— Еще бы! Я же не знала, что там происходит.
Невидимый Режиссер шепнул мне в ухо: "Надо смотреть в глаза своему страху. Он не пустил тебя туда, чтобы ты не научилась обходиться без него".
Я тряхнула головой:
— Пойдем завтракать, Пол.
— О чем ты… думала?
У меня едва не вырвалось: "Как ты догадался?!" Это было ужасно глупо, он ведь понятия не имел о Режиссере.
— Об Алене. Что теперь с ней будет?
У меня даже сердце сдавило: "Вот я впервые и солгала ему…" Пол как-то чересчур внимательно посмотрел на меня, и я почувствовала, что мое лицо начинает пылать.
— Тамара, — кажется, впервые за все это время он назвал меня по имени, — я что-то не знаю?
— Что ты хочешь знать, Пол?
Слезы так и рвались из меня, а ведь плакать-то было не о чем: я не изменяла ему. Я всего лишь не рассказала о Режиссере. Ради него же! Предугадывая, что ему будет неприятно.
— Ты… делала аборт?
— Да, — удивленно созналась я.
— У тебя… будут дети?
Я опять разволновалась:
— Никаких осложнений не было. Наверное… Конечно, будут, Пол!
Он с облегчением улыбнулся:
— Хорошо.
После завтрака Пол предложил прогуляться, точно забыл, что в соседней комнате спит внезапно осиротевший ребенок. Но когда я напомнила, Пол воскликнул:
— О конечно! И она тоже. Мы пойдем к реке.
— Опять? Нет, Пол, хватит.
Он спросил с легким презрением в голосе:
— Я должен бояться?
— Нет, но… Осторожность не помешает.
— Разве русские бывают осторожны?
— Бывают. Но сейчас я говорю о тебе.
Возле подъезда остановилась милицейская машина и тут же подъехала "Скорая".
— Наконец-то! Кто-то все же позвонил, — заметила я.
Пол спохватился:
— Надо сказать, что девочка у нас.
— Кому? Никто про нее и не вспомнит.
— А как же… — он растерянно замолчал.
— Пока поживет здесь. Все-таки я ее нянька, и мне заплатили за месяц вперед.
Пол проникновенно сказал:
— Ты очень добрая.
— Ой, Пол! У меня скоро нимб над головой засветится. Не надо так…
— Но я хочу…
Отказать ему, когда он говорил: "Хочу", было невозможно. Он обнял меня сзади, и мы молча наблюдали, как выносят на носилках тело, как выводят Алениного отца.
"У нее нет родственников в этом городе, — снова подумала я. — А где-нибудь они вообще есть?" Я представила, что девочка останется у меня навсегда и не ужаснулась. Алена мне нравилась. И она могла помочь. Через год… Когда закончится контракт…
— Кто он? — спросил Пол.
— Скульптор. Помнишь, Рита о нем говорила? Самый известный в нашем городе. Возле Красного замка — его работа.
— Я видел… А она?
— Журналистка. Она писала о нем, так и познакомились. Обычная история… Ох, Пол, как все ужасно! Почему? Они казались мне такими счастливыми.
Обе машины рванулись, спугнув голубей, один из которых ударился о наше стекло. Я вскрикнула от неожиданности, а Пол почти беззвучно рассмеялся и сказал:
— В Риме много голубей. В Лондоне меньше.
— Ты и в Риме побывал?
— Да, — его щека скользнула по моей. — Я ездил смотреть на Пиету.
— Кто это? — насторожилась я.
Пол куснул меня за ухо:
— Художница! Это Богородица с телом Христа. Она держит его на руках. Там инициалы Микеланджело. Только на ней.
— И ты ездил в Рим, чтобы только взглянуть на нее?!
Он положил голову мне на плечо и сбоку заглянул в глаза:
— Смешно? Но для нее даже дорогу сделали. Специально. Мрамор везли из Каррары. Очень красивый мрамор. Как молоко — такой.
— А итальянки? Они тоже красивые, как эта статуя?
Поморщившись, он с упреком сказал:
— Нельзя так… сравнивать.
— Ах прости, мой добропорядочный католик! Так они красивые?
— Очень. Лучше наших девушек.
— А русские?
— В России только одна красивая девушка, — он потерся о мою шею и поцеловал.
— Пол, скажи хоть раз правду!
— О! Я всегда говорю правду.
Потом сжалился:
— Да, в России девушки красивее, чем в Англии.
— Ты с кем-нибудь познакомился тут до меня?
— Да. И женился.
Я так дернулась, что Пол испугался:
— Ты что? Я шучу.
— Не шути так! — я оттолкнула его руки и укусила себя за палец, пытаясь сдержать слезы. Но они уже обнаружили себя.
— Не буду, не буду, — виновато забормотал Пол, хватая меня за плечи и заглядывая в лицо.
— Это жестоко!
— Да, да, да! Я — жестокий человек.
Я обхватила его шею и задохнулась от запаха, который стал настолько родным, что без него воздух мертвел.
— Ты не жестокий, не говори так…
Он приподнял меня и перенес на кухонный стол. От желания глаза у него так темнели, будто наступала ночь. Склонившись, он стал целовать мне колени, и я подумала, что мне уже не странно видеть, как в первые дни, седую голову на своем теле. Теперь мне казалось, что лишь так и может быть.
Алена проспала не больше часа, а поднявшись, выглядела такой беззаботной, словно решила для себя, что все случившееся утром было только сном. Полу нравилось с ней возиться: он сводил девочку в ванную и сам помыл ее мордашку большой ладонью. Потом усадил за стол и сел рядом, как соскучившаяся по внучке бабушка. Пока Алена жевала пряники, он любовался ею, подперев щеку, и что-то коротко спрашивал, но из комнаты я не слышала его слов. Сполоснув за девочкой посуду, Пол объявил:
— Мы идем гулять.
И Алена запрыгала от радости, что было на нее совсем не похоже.
День сегодня был, что называется, "левитановским". Небо затянулось грустной дымкой, а листья, после ночного дождя, обвисли истрепавшимися флажочками. Но Пола такая погода только взбодрила. В сером, спортивного типа джемпере и синей бейсболке, почти скрывающей седину, он выглядел совсем молодым и полным жизни. Я не могла отвести от него глаз, как влюбленная школьница. Пол замечал это, и когда смотрел на меня, глаза его неизменно улыбались.
Но, в отличие от меня, легко уступившей ему свои обязанности няньки, Пол не забывал и о девочке. Едва мы вышли из подъезда, как он неожиданно заговорил с ней на английском, и самое поразительное было то, что она отвечала. Это было похоже на волшебство, будто Пол разбудил в ней атавистическую память, ведь я знала, что Алена выучила по детским картонным книжкам всего несколько слов. Мне стало даже неловко за себя: я до сих пор не предприняла никаких попыток овладеть языком моего любимого.
