Ни на берегу, ни на острове не было ни души, но в тишине камни так громко захрустели под нашими ногами, что я невольно огляделась — нас было слышно за тридевять земель. Мы перешли заросшую ивами тенистую середину острова, где даже в самый солнцепек было прохладно. На узких листьях зависли тягучие пенистые выделения, похожие на слюну. Капля упала на руку Пола, и он весь передернулся от брезгливости.
— Отвратительно, — с трудом выговорил он, вытираясь платком.
— Это природа, Пол. Она не может быть отвратительной.
Он задумчиво посмотрел на меня и возразил:
— Может. Человек может быть… таким.
Мы вышли к острому мысу. Пол сразу положил пакет с провизией и, не говоря ни слова, пошел к воде. По привычке приподняв лицо, он стоял и смотрел на незаметно опускавшееся солнце, и я вспомнила, что как раз в той стороне находится его милая Англия.
— Ты скучаешь по дому? — спросила я, прижавшись к его плечу.
— Я не могу говорить… здесь. Я как немой. Я ничего не могу тебе сказать.
— Пол, ты все говоришь руками.
Он скосил на меня серый глаз и горделиво усмехнулся:
— Это я умею, да?
— Лучше всех.
— О нет! Я не лучше всех. Я… не очень хороший.
— Теперь у тебя приступ самобичевания? Ты — неврастеник, Пол, как и я.
— Ты? — удивился он. — А… Но это было давно.
— Ты же знаешь, ничто не проходит бесследно. Рецидив всегда возможен… Но ты ведь убережешь меня от сильных потрясений?
Пол вдруг отшатнулся и посмотрел на меня с ужасом:
— Я… я.
Договорить он не успел, потому что в отдалении послышался разнобой шагов. Пол рванулся ко мне, обнял и простонал:
— О нет! Я не подумал.
— Что, Пол? Что?
Он отстранил меня и закрыл собой. Мне даже не удалось как следует разглядеть тех троих, что уже подошли к нам вплотную. Стоило мне чуть высунуться из-за плеча Пола, как он тотчас задвигал меня назад.
— Загораете? — раздался сиплый голос, и я, вытянув шею, увидела крупную бритую макушку.
— Отдыхаем, — невозмутимо ответил Пол, но майка на его спине прилипла от пота.
— А мы тоже хотим, — сказал другой. — Подвинешься?
У Пола дернулось плечо:
— Остров большой.
— Ты — американец? — сиплый явно заинтересовался, но это еще ни о чем не говорило. У нас принято бить даже тех, кого любишь.
— Англичанин.
— Ух ты! Фунты есть?
— Я не взял бумажник.
— Зря. Зато девочку взял. Сколько ей платишь?
Пол высокомерно ответил:
— Это моя жена.
— Ну ясное дело! А вчера чьей была?
Я успела схватить его сзади за локти, потому что он весь так и рванулся вперед.
— Что вы хотите? — Пол все еще владел голосом, но я-то слышала, что он — на пределе.
— Да так, — неопределенно отозвался бритый.
Другой уточнил:
— Скучно. Поразвлечься б малость…
— Как? — спросил Пол.
— А ты как предлагаешь?
Повернув голову, Пол спокойно сказал:
— Иди домой.
— Пол! Я никуда не уйду! Даже не думай.
— Иди, пожалуйста. И не надо… Стресса не надо. Все хорошо.
Бритый подхватил:
— It's all right, baby!
— О! — непроизвольно вырвалось у Пола.
В тот же миг сиплый ударил его так, что Пол от неожиданности упал. Сухая галька так хрустнула, будто у него надломились все кости.
— Пол! — взвизгнула я и бросилась к нему, но меня отшвырнули.
— Бумажник не взял, говоришь? — заорал третий, самый худосочный из них. — Будешь брать!
Пол попробовал встать, но его пнули в живот, и он опять повалился. Меня все время отбрасывали то один, то другой, как я не пыталась прорваться. Солнце металось перед глазами ослепляя, а мне хотелось, чтобы ослепли эти трое и потеряли Пола. Они пинали его и орали что-то, но слов я не разбирала, только видела оскаленный от боли любимый рот, зажмуренные глаза… Пол закрывал руками голову, но даже не пытался увернуться от ударов. И ни разу не закричал.
И вдруг они оставили его в покое. Так же, как напали без малейшей на то причины. Как будто им просто наскучило очередное развлечение, и они продолжили поиски. Все это продолжалось не более двух минут.
Я упала на колени рядом с Полом и приподняла его голову. Лицо почти не пострадало, только из носа шла кровь. Я так и взвыла от жалости.
— Бедный мой, любимый, — бормотала я, промакивая кровь краем своей рубашки. — Сейчас все пройдет, сейчас… Как же это?.. Лежи, лежи! Приди в себя.
Он с трудом выговорил:
— Тебе стыдно?
— Ды что ты?! — поразилась я. — О, мой милый… Нет, нет, нет! Ты мне веришь?
— Да, — выдохнул Пол.
— Мне за свою страну стыдно, — с отчаянием призналась я. — Ты ее так любил…
— Эти… не Россия.
— А кто же? И они, и я, и мои родители, и твои ученики — все это Россия. Просто она разной бывает… Как и человек.
— Да, — повторил он и громко сглотнул кровь. — Как человек.
Пол часто задышал, наверное, что-то заболело у него внутри, потом шепнул:
— Я хочу домой.
— Сейчас мы пойдем! Ты полежи чуть-чуть. Они уже ушли, не бойся.
— Я не боюсь.
— Нет, конечно. Я имела в виду — не волнуйся. Я ведь знаю, что ты больше за меня волновался. А я почему-то даже не испугалась.
— Нет? — Пол недоверчиво приподнял брови. Одна из них была испачкана кровью, но не разбита. Послюнив палец, я отерла ее.
— Нет, только разозлилась… Вот странно! Я ведь такая трусиха.
— Ты храбрая, — сказал он, как в тот, первый, день, когда я бросилась ему на помощь. — Очень храбрая.
Пол начал подниматься, хватаясь за меня, и все пытался продохнуть, а у него никак не получалось. Я встревожилась, что Полу могли сломать ребро, и тогда ему еще долго будет больно. А ведь у него до сих пор ныла нога. Сколько я его знала, он все время жил в состоянии боли и относился к этому так стоически, словно к другому и не привык.
Распрямившись, Пол с каким-то изумлением огляделся, будто опять попал в другой мир, и мне показалось, что он думает: "Каким ветром занесло меня сюда? И как же теперь выбраться?"
— Жаль, что ты не умеешь летать, как ваша Мэри Поппинс, — сказала я. — Ты мог умчаться от них вместе с ветром и уже был бы в Англии. Он дует с востока.
