— Я боюсь пить, — разлив его по бокалам, признался Пол. — Я делаю один глоток и сразу хочу тебя.
— Ты становишься просто каким-то маньяком! — я засмеялась, чтобы он догадался, как мне приятно.
Он поднял бокал:
— Как говорят? Для нас?
— За нас!
— Да. За нас!
— Когда ты произносишь самые обыкновенные русские слова, они кажутся такими странными! Я даже задумываюсь: а правильно ли я сама их говорю?
Отпив немного, Пол вдруг сказал:
— Мне надо звонить по телефону. Я выйду. Ты ешь. Ничего не бойся.
Если бы Пол этого не добавил, я бы и не испугалась. Но когда он встал, меня пробрал такой холод, что я уцепилась за его большую руку.
— Пол, Пол! Можно я с тобой?
— Нет, — он погладил меня по голове. — Не бойся. Я быстро.
— Я заткну уши и не услышу ни слова, только не оставляй меня тут одну.
— Нет, — сказал Пол уже тверже, и мне пришлось послушаться.
У меня уже имеется горький опыт, связанный с телефонными звонками. Однажды я вошла в Славину комнату как раз в тот момент, когда он назвал кого-то по телефону "солнышком". Я никогда не позволила бы себе ни подслушивать, ни выслеживать, и Славе было это известно не хуже меня. И все же он завопил, бросив трубку: "Да как ты смеешь входить ко мне без стука?! Я что — под надзором?" Когда он бывал не прав, то не мог успокоиться еще несколько дней.
Чтобы придать себе храбрости, я допила вино. Оно было холодным и по всему телу от него бежали мурашки. Потом, оглядевшись, налила себе еще и тоже выпила. Курица без Пола разом утратила вкус, и я жевала ее безо всякого аппетита. "Вот еще — звонить приспичило! — думала я обиженно. — И что у него могут быть за неотложные дела?"
Когда я уже примеривалась к третьему бокалу, зал неожиданно наполнился народом, и меня так и сковало страхом. Я с радостью сбежала бы в уборную и отсиделась там до возвращения Пола, но мне было неизвестно, где она находится, а как спросить, я тоже не знала. Люди вокруг меня двигали стульями, смеялись и разговаривали на чужом языке, а я опять, как в детстве, была среди них одна. Никто не замечал меня и никто не хотел поговорить.
Едва я успела это подумать, как справа от меня за наш столик присел незнакомый мне молодой человек и, близко склонившись, вкрадчиво спросил:
— Скучаете?
— Вы — русский? — обрадовалась я. Только здесь мне открылось, какую пустоту должен был ощущать Пол в первые дни после приезда.
Незнакомец усмехнулся:
— Я — интернациональный. Или лучше сказать, я — космополит. Я везде свой. Этот мир принадлежит мне.
— Вы — нефтяной магнат?
Он опять растянул губы. Их рисунок показался мне удивительно знакомым. Его глаз я не могла разглядеть, потому что на нем были круглые темные очки, которые он и не думал снимать. Мне понравились его волосы — каштановые, очень густые, слегка вьющиеся. Он сидел рядом с лампой, но, как ни странно, лицо его оставалось в тени, и мне никак не удавалось рассмотреть его черты.
— Просто я хорошо знаю этот мир и с лицевой стороны, и с изнанки, — ответил он. — Это немногим дано.
— Здесь — лицевая сторона?
— Смотря для кого, — уклончиво сказал он. — Для вас — конечно.
Мы познакомились, но он назвался Режиссером. "Так все меня зовут", — небрежно пояснил он.
— А вы на самом деле режиссер?
— О да! Я режиссер. Может быть, лучший в современном кинематографе.
Я не без зависти заметила, что самоуверенности ему не занимать, и Режиссер согласился. Потом с усмешкой добавил:
— Разве это плохо? Когда человек неуверен в себе, то другой в него уж точно не поверит. А в моем деле необходимо уметь производить впечатление. Иначе денег не дадут! — он засмеялся, показав крупные белые зубы.
Я вздрогнула, услышав этот смех. Будто кто-то очень знакомый засмеялся у него за спиной, а Режиссер только открыл рот, как подставная кукла.
— Что вы делаете в этом клубе? Здесь же одни англичане, — попыталась я отвлечься от недоброго предчувствия. — Ищете спонсоров?
Если б я не выпила столько вина, то, наверное, сумела бы угадать, что это за предчувствие. Но в голове у меня так приятно и мягко шумело, что сосредоточиться на чем-либо не было ни малейшей возможности.
Режиссер опять улыбнулся:
— Я же сказал вам, что везде свой. Я настолько же англичанин, насколько и француз, и русский…
— Только Бог не имеет национальности, — подражая Полу, сказала я.
Он сдержанно возразил:
— Ну почему же? И дьявол тоже. Кстати, говори мне "ты" — мы же почти ровесники. Ты знаешь, что у тебя жутко перепуганный вид?
— Мой друг вышел позвонить, — призналась я. — Мне действительно без него не по себе. Но скоро он вернется, и я перестану трястись.
Не скрывая презрения, Режиссер переспросил:
— Друг? Разве можно полагаться на друга? Друзья — это такой ненадежный народ.
— На кого же тогда полагаться, если не на друга?
— На себя. Только на себя. Хочешь, я научу тебя, как бороться со страхом?
— Нет! — ответила я почти инстинктивно.
Его смех опять заставил меня поежиться.
— А, ты снова боишься! А ведь избавиться от всего, что тебя мучает, так просто! Надо всего лишь взглянуть в глаза самым страшным вещам. Уверяю тебя, что при ближайшем рассмотрении они окажутся не опаснее мышки.
— Каким же это вещам?
— А вот пойдем!
Он схватил меня за руку и потащил к окну. Я попыталась вырваться, но у Режиссера оказалась поистине железная хватка. Не выпуская меня, он распахнул створки и указал:
— Видишь этот переход? Зубцы по краям довольно широкие, с них трудно сорваться, но до земли далеко. Сейчас мы пройдем по ним, и ты перестанешь бояться высоты.
— Да никогда! — взвизгнула я.
— Сейчас, — жестко сказал Режиссер и, легко подхватив меня, поставил на подоконник.
Я в ужасе оглянулась, но Пола нигде не было видно. "Он бросил меня! — подумала я в панике. — В такой момент!"
— Отпусти меня, пожалуйста, — взмолилась я. — Мне никогда не удержаться на такой высоте. У меня сразу голова закружится.
— Я буду рядом, — заверил Режиссер, но это ничуть меня не ободрило.
— Ты сумасшедший, да?
— Да, конечно. Все великие люди безумны.
Я даже не стала оспаривать его величия. Да я и не сумела бы этого сделать, не видя его фильмов. Зато безумие его казалось очевидным.
— Я позову на помощь!
— О! Это же английский клуб. Здесь никому ни до кого нет дела.
