— А-а, — только и смог ответить отец.
— В Англии никогда не было своего изобразительного искусства, — показала я Полу красную тряпку за то, что он обратился за помощью к Рите.
Он тотчас разволновался, как бык на арене.
— Было! А Тернер? Он… как это? Предугадал импрессионизм. Бонингтон? Ван Дейк жил в Англии.
— Вот именно — жил. И потом, когда это было!
Рита напомнила:
— Вы забыли Джона Констебля.
— Не забыл, — заупрямился Пол. — Я хотел сказать о нем отдельно.
— Особо, — по привычке поправила я и снова кинулась в бой. — Да разве он того стоит?
— Он… начал пейзаж Англии!
— Фу, реализм!
Отец угрожающе произнес:
— Томка!
Но я уже не могла остановиться:
— Вся ваша английская живопись просто пришиблена к земле. Хогарт, Гейнсборо. Не говоря уже о Рейнольдсе с его парадными портретами. А в музыке? Классических английских композиторов вообще в природе не существует!
Я и не заметила, что Пол поставил локоть на стол и, подперев щеку, смотрел на меня с таким со страданием, от которого я тотчас смешалась. В неловкой тишине его голос прозвучал как призыв к примирению:
— Я согласен. До "Битлз" у нас не было настоящей музыки. Только народная. Ты права.
И улыбнулся так мило, что я едва не бросилась к нему на шею.
— Прости, Пол, — пробормотала я.
Он ответил, как терпеливый священник:
— Англия простит.
— У вас хорошая литература…
И тут национальная гордость все же взяла верх. Пол выпрямился и, напряженно улыбаясь, с достоинством произнес:
— Хорошая? Ваш великий Пушкин шел по следам нашего Байрона, а не наоборот.
И возразить на это было нечего.
Глава 8
Лицей, с которым Пол подписал контракт, находился в нашем районе, и я радовалась, что теперь ему не придется каждый день добираться до гостиницы. Не заметив, я несколько раз подчеркнула это в разговоре, и наконец Пол не выдержал.
— Ты как агент… который продает дома, — засмеялся он.
Ему все же удалось убедить меня отказаться от работы у всех, с кем я сотрудничала уже пару лет. Как я и ожидала, Юра Бояринов оказался первым в этом списке.
— Он молодой и здоровый, — сказал Пол с таким презрением, словно речь шла о страшных пороках. — Может сам гулять с собакой.
— Пол, ты ревнуешь? — восхитилась я.
Он выпятил губы, растянул их, потом со вздохом признался:
— Прости, пожалуйста.
— Ну что ты! Это, оказывается, так приятно! Теперь я понимаю, что имел в виду отец…
Пол выжидал, по-собачьи наклонив к плечу голову. Пришлось пояснить:
— Он считает, что его ревность доставляет маме удовольствие.
— Ты хочешь, чтобы я кричал? — удивился Пол.
— Ой, нет! Не до такой степени…
Юра принял мой отказ без возражений, только покачал головой:
— Зря ты это делаешь, Тома. Он же контрактник! Кончится срок и — ищи ветра в поле. Что тогда? Ты сейчас так удобно устроилась со всеми этими детьми и собаками. Минимум хлопот и живые деньги. А потом придется все начинать заново… Ты же не думаешь, что он женится на тебе?
Я старалась вообще не думать об этом. Я просто следовала желаниям Пола, и мне это нравилось.
Правда, не в тот момент, когда я прощалась с Рэем. Переговорив с хозяевами, которые были откровенно расстроены моим заявлением, я осталась с псом в просторном коридоре, где было его место. Мы сидели с ним рядом, и я обнимала его стройную крепкую шею, чтобы не встречаться взглядом. Мускулистое тело подрагивало от нетерпения — он ждал, что мы сейчас отправимся на прогулку. Но Пол тоже ждал меня.
Потеревшись о теплую гладкую шерсть, я виновато сказала:
— Ты же не один остаешься, правда? В конце концов, я ведь не хозяйка тебе… А у Пола, кроме меня, никого нет. Странно, у вас обоих английские имена… Может, я готовилась к нему через тебя?
Рэй вывернулся и лихорадочно вылизал мне лицо. Он всегда был импульсивным и страстным. Когда я впервые сводила его с сукой, Рэй, как опытный обольститель, обцеловал ее всю, а потом так порывисто стиснул, что она даже не попыталась вырваться.
— Я тоже тебя люблю, — всхлипнув, призналась я. — Но он — человек, понимаешь? Я за ним хоть в огонь, хоть в воду. В лицей так в лицей…
С трудом оторвавшись от собаки, я вернулась домой и спросила у Пола:
— А что мне надеть? Как я должна выглядеть?
В его голосе прозвучало недоверие:
— Ты сама не можешь… сделать выбор?
— Но ты же мужчина! Ты должен принимать решения.
— О! Даже такие?
— Конечно!
Тщательно подбирая слова, он проговорил:
— Если бы я захотел сказать английской девушке, что она должна надеть… Она выгнала бы меня. У нас очень само…
— Самостоятельные, — подсказала я.
— Да. Такие женщины.
— Я совсем не самостоятельная, Пол, — со вздохом призналась я.
Он осторожно напомнил:
— Ты жила одна.
— Жила, — согласилась я. — Но одиночество и самостоятельность — это не одно и то же. Я никогда не принимала никаких решений. И не пыталась как-то изменить свою жизнь. Всегда находился кто-нибудь, способный сделать это за меня. Сначала родители, потом муж, наконец Жаклин… Или все происходило само собой. Как-то подвернулись все эти собаки… Я даже не помню — как. Потом меня попросили посидеть с Аленой… Вот так у меня всё происходит.
— Тебе это нравится?
Пол погладил меня теплой ладонью, и я прижалась к его груди, слабея от нежности.
— Знаешь, Пол… Мне всегда хотелось спрятаться от всего мира за чью-нибудь спину и отсидеться там. За твою спину.
— Я — твой, — без улыбки ответил он.
Спускаясь по лестнице, Пол всегда подавал мне руку, хотя она была достаточно пологой, а ступени широкими. Я привыкла сбегать по ним, прыгая через две, а то и через три. Когда я сказала об этом Полу, он сделал упрямое движение головой:
— Ты — моя звезда. Ты сама говорила, звезда может упасть. Я не хочу.
На улице было ветрено, сосны невдалеке постанывали, с трудом удерживая гордо вскинутые головы. Вой пил пробивался сквозь равнодушный гул города. Пол прислушался, огляделся, и лицо его потемнело, будто в нем самом закипала буря. Внезапно он рывком прижал меня и стиснул так, что стало больно дышать.
— Ты так и не ответила…
