Как обычно, она тут же вскочила и подбежала к Лисице:
– Куда ты идешь?
– На службу, глупенькая. Да не ревнуй ты, вот и Эдик со мной тоже идет.
– Но почему сегодня?
– А почему нет?
– Пятница! Вечер! И вы оба только что вернулись домой!
– Значит, снова понадобились.
И, отцепив руки Киры от себя, Лисица взглянул на нее с сочувствием:
– Я знаю, ты волнуешься за меня.
– Это еще очень мягко сказано.
– Но я обещаю тебе, что все будет хорошо, – тепло произнес муж. – Ты же знаешь, такая уж наша работа.
Кира молча кивнула. Сил, чтобы говорить, у нее не было.
– Но я вернусь. Я всегда возвращаюсь к тебе, вернусь и на этот раз.
Кире пришлось отступить. Она смотрела вслед уходящему мужу, как смотрела всегда, но думала о том, что сейчас у нее на душе что-то слишком уж тревожно для того, чтобы на сей раз все закончилось хорошо. И хотя она знала, что ее слова ровным счетом ничего не изменят, она все же произнесла:
– Будь осторожен, пожалуйста!
А потом они втроем, вместе с Лесей и Славкой, махали вслед мужчинам, которые садились в машину и уезжали со двора. И лишь когда автоматические створки окончательно сомкнулись за джипом, Кира с Лесей отошли от окна. На душе у них было тревожно. Ничто их не радовало. Подруги пытались храбриться, но ситуация к этому не располагала. Фантик и Фатима, две их старые кошки, выглядели какими-то пришибленными и больными. Они и так-то были далеко не первой молодости, а сегодня вечером почему-то и вовсе выглядели так, словно одной лапой уже стоят в могиле.
И даже Славка, казалось, что-то понимал, потому что капризничал, не хотел ложиться спать, а потом всю ночь плакал и жалобно вскрикивал в своей кроватке. Кира измучилась вставать к нему. Леся тоже не спала. Вдвоем они по очереди убаюкивали малыша, и в конце концов Славка все же затих и вскоре заснул. Но у самих подруг спокойствия не наступало. И заснуть они тоже не смогли.
Глава 5
Анжела выбежала из дверей подъезда и огляделась по сторонам. Где же ее новые приятельницы? Ага, вон стоят, обсуждают что-то. И если судить по озабоченным лицам, обсуждение это носит не слишком-то приятный характер.
– Ну что? – подошла к ним Анжела. – Помогла я вам?
Кира с Лесей повернулись к ней, глядя на нее с каким-то сомнением. Казалось, они хотят ей что-то сказать, но не вполне уверены в том, что стоит это делать. Анжела как-то смутилась от их взглядов и, чтобы скрыть свое смущение, произнесла:
– Думаю, что Дина уехала на той же машине, которая подобрала и ваших мужей от моего дома. Во всяком случае, они очень похожи. Я видела белый внедорожник, а ведь «Ауди» этой модели как раз и есть внедорожник.
Женщины задумались:
– Да, в этом есть определенный смысл. Скорее всего, это и впрямь была одна и та же машина.
– И вы знаете владельца этой машины?
Обе женщины покачали головами. Нет, они не знали владельца. И сама машина тоже была им не знакома.
– Тогда я даже не знаю, – растерялась Анжела. – Я записала для вас номер этой машины. Поспрашивайте у знакомых ваших мужей, кто-то должен найтись, кто знает про эту машину и ее владельца. Вот! Держите!
И Анжела протянула им бумажку, на которой был четко написан номер машины, увезшей Дину. Также тут был изображен перстень владельца машины. Тот самый перстень с таинственной эмблемой в виде двух раскрытых циркулей. Эту эмблему Анжела тоже старательно изобразила на бумажке, уточняя у дяди Володи подробности. Она не успокоилась, пока не выполнила рисунок достаточно четко, так что дядя Володя удовлетворенно кивнул головой и похвалил ее:
– Тебе бы художницей быть! Прямо из головы у меня взяла. Точно так этот перстень и выглядел. И форму, и даже размер ты угадала.
Анжела кивнула головой, польщенная его похвалой. Впрочем, она и сама знала, что неплохо рисует.
– Мне об этом все говорят.
– Училась где? – заинтересовался дядя Володя.
– Нет.
– А зря! Ты учись, верно тебе говорю, понравится.
Анжела отмахнулась:
– Поздно мне уже учиться, дядя Володя.
– Учиться никогда не поздно.
– Я уже одно образование получила, работаю.
– И как? Нравится тебе?
Анжела задумалась.
– Ну, работа как работа. Платят прилично, на жизнь и развлечения мне хватает. Тепло, светло, офис, чего еще надо?
– А надо-то как раз не так! – возразил дядя Володя, глаза которого неожиданно блеснули. – Надо, чтобы работа для человека счастьем была! Чтобы он засыпал с улыбкой, думая о том, что после приятного отдыха его ждет любимая работа. Вот только тогда человек и бывает полностью счастлив. И не важно, что это за работа. Баба может и про пироги мечтать, которые она с вечера поставила.
И внезапно поникнув головой, дядя Володя пробормотал:
– Думаешь, к чему я тебе все это говорю? Я ведь, может, и пить начал после того, как на пенсию вышел. Хотел бы назад, да там молодые. Мне места нет. Отдыхайте, говорят, Владимир Сергеевич, заслужили. А мне эта пенсия… она мне вот где!
И дядя Володя показал на свое горло.
– От скуки всякая дурь из людей лезет! – заявил он. – Всякая глупость и пакость, она ведь от безделья рождается. Когда человек любимым делом занят, ему некогда думать, чем бы другим навредить.
– А если у него работа – другим вредить?
– Тогда это и не человек вовсе, – ответил дядя Володя.
Вид у него при этом был важный, как у философа, который произнес удачную речь и знает, что она имела успех у его слушателей. Анжела слушала дядю Володю с раскрытым ртом, но вовсе не по той причине, которая возомнилась тому. Анжела надеялась уловить момент, когда сможет задать последний вопрос и наконец попрощаться с пусть и полезным, но таким болтливым свидетелем.
И подходящий момент настал.
– Дядя Володя, а вы не слышали, когда Дина собиралась домой вернуться?
– Вроде как вещи собирала, чтобы с ночевкой ехать, – произнес дядя Володя. – Может, и вовсе сегодня не вернется.
И при этих его словах Анжела впервые ощутила тревогу, пока еще неясную и туманную, но звоночек у нее в душе все же прозвенел. Дина укатила и пропала из эфира, как укатили и исчезли их утренние знакомые – рыжий и блондин, оказавшиеся совсем не Антоном и Андреем, а Эдиком и каким-то Лисицей. Интересно, почему его так прозвали? Неужели только за рыжие волосы? Что-то подсказывало Анжеле, что не в них одних тут дело. Было что-то лукавое и очень живое во взгляде этого рыжего. Чувствовалось, что такой и в огне не сгорит, и во льду не застынет. И верткий, словно ртуть. Досталось же кому-то такое чудо!
