– Инструкции, телеграммы, адреса остались? – спросил Сергей.
– Да. Он велел уничтожить, но я сохранил почему-то.
– Это хорошо, что сохранили, – порадовался Кнуров.
– За полгода до смерти Игорь уезжал и привез много денег, доллары. Сказал, что этого надолго хватит и теперь не скоро поедет. Сказал, что телевизор новый надо и спутниковую антенну, чтобы новости слушать. В те-то времена спутниковая антенна, это в девяностые-то годы! Но Кирюша достала, через своих знакомых. Она у нас до сих пор стоит и исправно любые каналы ловит.
– Сколько он привез? – спросил Сергей.
– Сто двадцать тысяч, – спокойно ответил Василий Корнеевич.
Сергей промолчал, а Ника и так зачарованно слушала, не прерывая, смотрела потрясено на дедушку и никак не могла поверить, принять разумом реальность. Такое бывает только в кино!
– Перед самой смертью он, как чувствовал свой конец, посадил меня напротив, положил перед собой бумаги на стол и сказал: «Грядут, Василий, трудные времена. Есть две вещи, которые я давно храню с войны, из-за них погибло несколько очень хороших людей. Они спрятаны. Надежно. Опасаюсь только, что один человек рассказал кое-кому об их существовании и ценности. И будет ли молчать тот, второй, когда грянут трудные времена, я не уверен. Если кто-то придет к нашим девочкам и начнет задавать странные вопросы или пугать их, ты, Вася, найди это и отдай тем, кто за ними охотится, потому что каждая из этих вещей смертельно опасна, если искать их начнут дельцы расчетливые или политики нечистые. Найти это сможешь только ты, для этого тебе надо подробно вспомнить все наши с тобой разговоры и что ты обо мне знаешь. В этом конверте указание к началу поиска, оно зашифровано, но ты поймешь. Если же вас никто не потревожит, то и волноваться нечего, я устроил так, что эти вещи найдутся и попадут куда надо через двадцать лет».
– Вы читали документы? – быстро спросил Кнуров.
– Да.
– Дедушка, а бабуля с Соней знали о деньгах? – вступила в разговор Ника.
– Нет, Игорь не велел, я и не говорил. Игорь Кирюше всегда деньги давал, она отказывалась, говорила, что своих хватает, за нас переживала, но он ее отругал один раз строго, с тех пор и не спорила, она ведь все понимала про Игоря, про дела его секретные.
А еще она привозила домой во время так называемого дачного сезона несколько машин соленьев-вареньев, заготовок всевозможных, картошки, лука, капусты, моркови и других овощей-фруктов-ягод, сушеных грибов, которых хватало на всю зиму аж на два дома. С машиной, грузовиком, поясняла бабуля, она всегда «очень удачно договаривалась с соседом, и совсем дешево». Ника каждый раз, перетаскивая в сарайчик подвальный и в квартиру эти дары природы, поражалась: как две болезненные старушки, «отдыхавшие на даче», могли заготовить столько всего? Бабуля смеялась весело, отмахивалась, говоря, что кое-что купили у соседей, у тех, у которых машина, и загадочно посверкивала глазами.
Теперь понятно, кто и что «заготавливал» и откуда у соседей так «удачно» и вовремя находились разные машины для перевозки.
Ну не дедушка с бабушкой, а партизаны с делянки!
– И что в бумагах? – спросил Сергей.
– Ничего такого, что бы намекало на документы или слитки. Он же сказал: «Указание к началу поиска», – хмыкнул дедушка.
– Ну что ж, Василий Корнеевич, сейчас вы нам покажете все сюрпризы вашего «дворца», и мы займемся вашей «эвакуацией». Бумаги потом, – распорядился Кнуров.
– Зачем эвакуация, если что, я в схороне отсижусь. Нехорошо дом бросать, и рассада у меня, и огород подготовить надо, сажать скоро, – не согласился дедушка.
– Василий Корнеевич, – твердо пояснил Кнуров, – люди, которые напугали вашу внучку, судя по всему, весьма серьезные господа. Сбежала она вчера, сегодня, максимум завтра днем, они узнают о доме и о том, что вы здесь живете. Простым обыском и милой беседой с вами не ограничатся, а оставят здесь людей наблюдать и поджидать Веронику, расспрашивать соседей станут. Нам надо подготовить дом и изменить обстановку в нем так, чтоб было абсолютно и без сомнений понятно, что живет здесь одинокий, больной, пожилой и небогатый человек, и ни намека, ни одной зацепки, связывающей вас с семьей. Никто же не знает, что вы дедушка Вероники и имеете к ней хоть какое-то отношение. Значит, необходимо вывезти многие вещи, какие-то добавить, может, что-нибудь в вашем схороне спрячем, если он надежный. А вот ваше отбытие обставим громко. Соседи уже приехали?
– Дачники-то? Да. Да кроме них, здесь таких хоромов понастроили, и многие живут уже постоянно, есть и богатые, они вон и асфальт положили, на дальнем конце огородили территорию и охрану поставили.
– А те, с которыми вы общаетесь?
– Соседка уже здесь, и сосед через дорогу тоже.
– То, что нужно. Кто-нибудь видел Веронику, когда она к вам приезжала в прошлый раз?
– Нет, точно. Никого не было, да и я шмыгнул глазом, по привычке.
– А вы, Ника, – первый раз назвав ее по имени, спросил Кнуров, – когда искали дом, спрашивали кого-нибудь, как пройти?
– Нет, я никого не встретила, сама нашла.
– Тогда еще холодно да слякотно было, и никто из дачников не появился еще, в феврале-марте редко кто ездит, даже по выходным, – подтвердил дедушка.
– Это очень хорошо.
Кнуров достал телефон и, извинившись, вышел из кухни. Разговаривал долго, а когда вернулся и сел за стол, спросил:
– Василий Корнеевич, у вас документы в порядке?
– Да, Игорь сделал, конечно, не на мою настоящую фамилию, но прописан я здесь.
– Значит, они быстро вас вычислят. Обыск проведут серьезный, уверен, что и по участку пройдутся с металлоискателем, и по дому.
– Это сколько угодно, на участке они ничего не найдут, а в доме сами, Сергей Викторович, посмотрите, – усмехнулся загадочно Василий Корнеевич.
– Тогда предлагаю по рюмочке и за дело. Сейчас подъедут мои ребята. Время поджимает. Да, Василий Корнеевич, пожалуйста, обращайтесь ко мне на «ты», а то некомфортно как-то, и дела нам предстоят общие.
– Договорились.
Сергей был потрясен тем, что показал ему хозяин.
Конечно, делали здесь все не торопясь, на совесть, да и мужики сами по себе оба ой какие непростые, но основательность, продуманность каждой мелочи приводила в восхищение и некое даже преклонение.
Почему, думал Кнуров, каждому поколению кажется, что оно умнее, сильнее, информированнее предшественников, и мы позволяем себе пренебрежительную снисходительность к отцам и дедам, глубоко уверенные в своем превосходстве над старшим поколением.
А оказывается, что и строить они умели так, как нам и не научиться уже никогда, и жить, и любить чище, глубже, по-настоящему, на всю душу, и знали нечто такое, что за нашей глупостью и гордыней пустой утрачено и никогда уж не познать. И только с годами начинаешь осознавать, что предки-то куда как мудрее нас были, сильнее духом, что ли, и жалеешь, что вовремя не услышал, не понял, не перенял, не умел или не захотел расспросить, впитать в себя их мудрость и глубинные знания.
