Сколько он так просидел – неизвестно, в темноте определить было затруднительно. Но загремел засов, откинулся люк.
– Немчура, выходи!
Павел не стал поправлять конвойного. Всем окружающим не расскажешь всей правды – не поверят.
В комнате кроме оперуполномоченного СМЕРШа сидели еще два офицера – капитан и майор. Как приказал конвойный, Павел завел руки назад, сцепив пальцы в замок.
Майор оглядел Павла и предложил ему сесть. Павел уселся на старый, скрипящий стул.
– Расскажи-ка ты нам все с самого начала.
– С госпиталя?
– Нет, со школы.
Павел начал рассказывать. Иногда его спрашивали о малозначащих, с его точки зрения, подробностях. Павел добросовестно вспоминал.
Когда он закончил, на что ушло часа два, майор встал, открыл коробку с «Беломором», закурил.
– Куришь?
– Никак нет.
Майор походил по комнате.
– занятная история.
– Какая есть.
Павел сидел понуро. Он понимал офицеров. У немцев служил? Служил, причем добровольно, никто его не принуждал. Выходит, изменил Родине и присяге. А что делают с предателями? Подвергают позорной смерти – вроде повешенья.
Павел только здесь, в комнате, вдруг осознал весь ужас своего положения. Раньше, когда у немцев был, думал: перейдет, проверят его, и он продолжит служить дальше. Но все оборачивалось хуже. Настроение у него упало.
– Мы его забираем, – сказал майор. – Документы, оружие изъяли?
– А как же!
Старлей протянул майору солдатскую книжку Павла и «вальтер».
– Поехали.
У избы стояла «эмка» – еще довоенного производства легковой автомобиль Горьковского автозавода.
Майор уселся впереди, с водителем, капитан с Павлом – сзади.
Всю дорогу ехали молча. Павел поглядывал по сторонам. Куда и зачем его везут? Хотели бы расстрелять за измену – шлепнули бы там же, поодаль от избы. Может, в лагерь? Слышал Павел про такие, где вышедших из окружения держат. Но он-то не окруженец! Форма на нем немецкая, и службу в немецких танковых войсках он не отрицает. Надо было упирать на то, что он не принес Родине вреда, он никого не убивал.
Они прибыли в какой-то городишко, и машина остановилась у двухэтажного здания. Стоявший у входа часовой отдал офицерам честь. Вид Павла его, похоже, не удивил.
Пашку завели в кабинет. Неожиданно майор заговорил с ним по-немецки, очень чисто, с легким берлинским акцентом. Расспрашивал о службе в немецких войсках – видел ли он командира 6-й танковой дивизии генерал-майора Рудольфа фон Вальденфельса.
– Откуда? – удивился Павел. Он и командира 4-го панцергренадерного полка не видел – только командира роты и батальона.
– Хочешь искупить свою вину? – спросил майор.
Павел кивнул. В горле внезапно пересохло, он не мог говорить.
– А если придется вернуться туда, к немцам? – Майор смотрел на него пытливо.
Павел растерялся. Он ожидал, что ему дадут трудновыполнимое задание, где, возможно, придется рисковать жизнью, – но назад, к немцам?
Майор понял его состояние.
– По-немецки ты говоришь хорошо, прямо настоящий померанец.
Павел улыбнулся:
– Мне об этом немцы говорили. Даже земляк нашелся, кажется, из передней Померании.
– Я – сотрудник СМЕРШа, зафронтовая разведка. Нам необходимо внедрить своего человека в действующие части немцев. Ты очень подходящая кандидатура.
– Скоро сутки, как я здесь, меня уже должны хватиться.
– Можно сказать, что напился до беспамятства и только очнулся.
– Хм, накажут.
– Как можно наказать героя, выбравшегося из подбитого танка? Он же должен отойти от пережитого. Самое простое средство – напиться.
– Какой из меня разведчик? Я ведь не умею ничего.
– Верно, времени на подготовку нет. Все придется делать экспромтом. Ты легализован, тебя знают сослуживцы, на тебе форма, значки.
– Что я должен делать?
– Вот это другой разговор!
И майор битых два часа рассказывал, за чем надо наблюдать и как добывать сведения. Павлу предстояло общаться с сослуживцами, посещать солдатские пивные, постараться подняться по службе и сблизиться с офицерами.
– А как сведения передавать?
– В самую точку вопрос! Когда сведения будут экстренные, можно будет воспользоваться танковой рацией. Передашь на волне 272,4 сигнал – голосом, на немецком языке: «Сильно заболел, прошу лекарство». Для связи тебе будет выделен человек, он обратится к тебе с паролем: «Вы не ходили в лютеранскую церковь в Штральзунде?» Ответ: «Я – католик и жил…» Где вы жили?
– Говорил – в Кольберге.
– значит, «Я – католик и жил в Кольберге».
– А вы не боитесь, что я не стану работать, а сбегу? Или хуже того – сдам вашего связного?
– значит, я ошибся в тебе. Чем мы рискуем? Кроме связного – ничем. Если мы тебя расстреляем или сошлем в Сибирь – ничего. А так ты можешь пользу принести. Войне скоро конец, немцу под Курском хребет сломали. Он уже не тот, немец-то. Сам видишь, гоним его из страны. Пройдет полгода, год – даже два, не больше, – и мы будем в Берлине.
– У немцев настроение не победное, но в скорое поражение никто не верит. На фронт поступает новая техника – вроде «Тигров» и «Пантер», самоходки на их базе. Наши противопоставить им ничего не могут. Это я как танкист говорю. Наверняка в авиации и в артиллерии есть свои новинки.
– Павел, экономика Германии прошла свой пик. Не хватает мощностей и специалистов. Наши заводы выпускают танки тысячами в месяц, а Германия – сотнями. У Советского Союза полно стратегического сырья – тех же руд, металлов для выплавки стали: хрома, молибдена, ванадия. Германия все завозила из других стран. Перевозка стратегических материалов транспортом, любым – кораблями, поездами, – самая уязвимая цепочка.
Кроме того, у нас есть союзники, поставляющие технику и продовольствие. Если они откроют второй фронт, Германии войну не выстоять. Мы обязательно победим. Так что, если и сбежишь, мы непременно найдем тебя после победы и тогда уж точно повесим.
– А если случится – меня в плен возьмут? – спросил Павел. – Или еще что-нибудь? Как мне тогда вас искать, на кого ссылаться? Шлепнут же, как предателя!
– Всяко бывает. Сначала не говори никому, что ты русский, проси сообщить о себе в СМЕРШ, любому уполномоченному. По телефону или при личной встрече скажешь, что работаешь на ведомство Утехина. А уж потом пусть ищут меня, майора Гуркова. запомнишь?
– Да вроде просто.
– Веди себя как всегда, не вызывай подозрений, и все будет хорошо.
