– Старик Брукер помогать бы этим двоим не стал, – рассудил Кертис. – Он знает, что можно, а что нельзя.
Хотя всякое случается. Мистер Брукер – натура желчная. Держится со своей семейкой особняком от людей, что работают на мистера Лихагена. А действительно: чего бы старикану не продать свою хибару и не съехать отсюда? Наверное, сидит из той же желчности.
– Ну да, – согласился Бентон. – Старик Брукер хоть и заноза в жопе, но не дурак.
Из окошка появилась рука с бутылью и махнула Кертису. Бормотуха собственного бентонского розлива. Куинн, специалист в этих делах, как-то сказал о примитивном зерновом спирте: он нисколько не хуже того, чем торгуют в этих краях. Сказал наобум, но с чувством. Хотя действительно: от него не слепнут, не мочатся кровью. Нет и других побочных эффектов, которыми иной раз грешит самопальное пойло. Так что Куинн, не скупясь, ставил бормотухе высший балл.
Кертис принял бутыль и поднес ко рту. От запаха закружилась голова, а боль в голове отчего-то усилилась, но он все равно хлебнул. Холод, сырость, так что спиртяга не помешает. К сожалению, вышло наоборот. Горло словно продрали горячие осколки битого стекла, передержанные до этого в старой бензиновой канистре. Почти все выпитое Кертис выкашлял на металл себе под ноги, где дождевая вода взялась из брезгливости эту жижку смывать.
– Ладно, ерунда, – под звук ожившего мотора сказал Бентон. – Слазь сюда, Кертис.
Кертис спрыгнул и открыл пассажирскую дверцу. Куинн таращился вперед, изо рта свисала сигарета. Роста в нем под метр девяносто – на десяток сантиметров выше Кертиса, – а короткие волосы смоляные и жесткие, как проволока. С Бентоном они корешились еще со школы. Разговорчивостью Куинн не отличался, а изъяснялся в основном бранными словами. Весь свой словарный запас он, похоже, черпал со стен сортиров. Слова, стоило Куинну раскрыть рот, вылетали гнусной скороговоркой, без пауз и знаков препинания. В то время как Бентон отбывал в Огденсбургском исправительном, Куинн чалился в Огденбургской психушке – в этом между ними состояла принципиальная разница. Бентон был сволочным, а Куинн – двинутым. И вызывал у Кертиса тошноту.
– Ну чё, двинься, – сказал Кертис, залезая в кабину, в расчете, что Куинн подвинется.
Но не тут-то было.
– Тыбльчёбль? – по-птичьи резко выдал Куинн, так быстро, что у Кертиса пара секунд ушла на то, чтобы понять сказанное.
– Ничё, в машину думаю сесть.
– Пшлнахвсрединущаспжопепну.
– Да хорош тебе, – примирительно сказал Бентон. – Пропусти пацана.
Куинн чуть сместил колени влево, позволяя Кертису с грехом пополам протиснуться.
– Намчилбльвсегощасблькакдамбль.
– Извини, – сказал Кертис.
– Извинипинкапожопебль.
«Самого тебя по жопе, кретин», – подумал Кертис.
На мгновение он представил, как оттягивается над поджарым задом Куинна, но тут же осекся, когда, повернувшись, увидел на себе немигающий взгляд этого двинутого: светло-карие глаза с мутноватыми черными крапинками (рак сетчатки, что ли?). Сложно представить, чтобы Куинн был телепатом, но лучше этого не испытывать.
– Что делать будем? – спросил Кертис.
– То же, что и после того, как гакнули их машину, – сказал Бентон. – Завалим их, да и дело с концом.
Кертис передернул плечами, как от озноба. Ему вспомнилась та убитая женщина и неживая тяжесть ее тела у него на руках, когда они с Куинном укладывали ее в багажник. Бентон с Куинном тогда похихикивали от пикантного разнообразия, внесенного ими в работу. Уиллис с Хардингом убили мужчину с женщиной ночью, оставив Бентона захоронить тела (еще одно наказание за допущенные на неделе просчеты). Ну а тот решил просто упихать их в багажный отсек. Кертис до сих пор словно не мог избавиться от запаха одежды и парфюма убитой, даже под дождем.
– Нам же сказали их не трогать, – напомнил Кертис. – Был приказ, прямо от сына мистера Лихагена.
– Приказ приказом, но этим-то двум козлам приказа никто не давал. А если Брукер им помог или дал позвонить со своего телефона? Может, к ним сейчас сюда подмога подтягивается? Может, они вообще старика со всей его семейкой уже замочили – это ж форменная трагедия. Кто они такие? Киллеры. Им только дай людей поубивать. А мы тут сидим и ждем, когда какой-то там ком с горы прикатит и выполнит работу, которую нам самим сделать проще простого, даже забесплатно. А они сейчас спокойно разгуливают, да еще и уйти могут. Думаю, если мы прикончим их здесь, на его территории, Лихаген возражать не будет.
В здравости этой затеи Кертис сомневался. Он имел обыкновение слушаться мистера Лихагена, хотя распоряжения теперь обычно исходили из уст его сына, поскольку сам мистер Лихаген уже не так подвижен. Но им четко объяснили, чтобы в отношении этих двоих, которых ждали, проявляли сдержанность. Столкновений, во всяком случае смертельных, следовало избегать. Надо было просто прижаться и ждать. Ступив на земли Лихагена, эти люди должны здесь просто удерживаться, только и всего. На это подряжены все пятнадцать человек: обеспечить, чтобы, попав в ловушку, эти двое не ускользнули. А теперь вот Бентон думал изменить правила. Понятное дело, в недавних событиях пострадала его гордыня. И сейчас он хотел подправить решение Лихагенов, а заодно восстановить свое поруганное самолюбие.
Конечно, Бентон принял на грудь, но в большинстве случаев правота на его стороне, неважно, по пьяни или по трезвяни. И чем больше Кертис над этим раздумывал, тем больше проникался мнением Бентона о том, дожидаться ли Блисса для расправы с этими двоими. Сказать по правде, Кертис всегда прогибался под голос, который в данный момент звучит громче и ближе. Если б хребет у человека обладал свойством хамелеона менять окраску в зависимости от ситуации, то Кертису он бы подходил как нельзя более кстати. Такой уж он человек. Его мнение можно сменить одним достаточно громким чихом.
Так Бентон, Куинн и Кертис, сойдя с дороги, отправились искать двоих киллеров, которым убивать осталось уже недолго. По дороге они сделали одну остановку, решив зайти к старику Брукеру проведать, что ему известно. Было видно, что старый Брукер мнения о Бентоне примерно такого же, что и Бентон о нем. Но отношение к нему Брукера казалось возвышенным в сравнении с тем, как к Бентону относилась Брукерова жена. Приветливости, хотя бы мнимой, в ней не было ни на понюх. Даже вид стволов в руках гостей ее, казалось, нисколько не смущал. Вот уж и вправду сучара старая, а не баба.
Их сын Люк стоял, прислонившись к стенке. Стоял и не моргал. Неизвестно, видел ли он своим бельмастым глазом. Может, и да, и тогда мир для него был, наверное, словно проложен белесой простыней, а улицы населены призраками. Кертис ни разу не слышал, чтобы сын Брукера разговаривал. В школу он никогда не ходил, во всяком случае в нормальную, а единственный раз вне дома Кертис видел его, когда тот со своим папашей отправился в город. Помнится, старик их обоих попотчевал тогда мороженым в кондитерской у Таскера. Что до малявки, то Кертис понятия не имел, как, когда и откуда она здесь взялась. Может, Люку с кем-нибудь один раз свезло, хотя маловероятно: ложиться под Люка Брукера – это, пожалуй, все равно что ложиться под зомби.
