– Не понимаю, о ком ты… – ответил он, снова потирая себе шею, словно искал что-то, чего уже не было.
К моему удивлению, в разговор вмешалась Ким:
– Он имеет в виду Долорес.
Марен резко повернулся к ней:
– А я-то тут при чем?
Ким устало покачала головой. Устало – и, как мне почудилось, презрительно. Как человек, которому нечего добавить, потому что и так все ясно. Она вынула перламутровый портсигар с узором из ломаных линий, достала из него сигарету. Синдбад тут же поднес ей свечу. Длинный клуб дыма растаял в ночной темноте.
– Ладно, я пошел, у меня еще дела, – сказал Марен.
Поднявшись, он взял свои ключи, лежавшие на стойке. Слишком поспешно. Опрокинув при этом свой бокал. То, что произошло дальше, было очень любопытно: мы, все трое, уставились на струйку жидкости, которая ползла ручейком, словно в замедленной съемке, поперек мраморной стойки, заливая деревянную доску, на которой Синдбад резал крошечные лимоны. Специалист по коктейлям поднял брови:
– Don’t worry, Marin!
[226]
Внезапно мне показалось, что тот и впрямь чувствует себя виноватым.
– Нам нужно поговорить, – сказал я ему.
– Не о чем говорить. Я здесь для того, чтобы учить тебя нырять, вот и все. Отправление завтра в 8.30.
И он ушел, даже не попрощавшись с Ким.
Она смотрит на море сквозь дымок своей сигареты. По щеке ползет слеза.
– Что случилось?
– Да ничего. Легкий приступ меланхолии в пустыне… – Помолчав, она стирает пальцем слезу и говорит: – Нет, неправда, случилось. Я думала, он тебе скажет. Но он так и не признался…
– Это он виноват в ее смерти?
– Конечно. – Ким по-прежнему не смотрит на меня.
Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Наконец-то я нашел ответ, который так долго искал. Мне только что подтвердили, что человек, которого я заподозрил, сам не очень-то веря в его вину, действительно является причиной смерти моей жены. Вот и конец этой истории, и этот конец ужасен.
– Что же он сделал?
– Точно мне ничего не известно. Но я знаю, что той ночью они были вместе. Потому что перед этим я видела Долорес. Мы пили у нее чай. А потом я собралась уходить, пока не стемнело. И вдруг появился Марен. Она сказала ему: «Иду!» А на следующее утро ее нашли на пляже.
– Но почему ты так уверена, что он виноват в ее гибели?
Ким опускает руку в вышитый карман платья и что-то протягивает мне.
Украшение. На короткой цепочке…
– Что это?
– Ты заметил, что Марен все время машинально потирает шею, как будто что-то ищет? Ну так вот, он ищет это.
Я разглядываю подвеску. Молочно-белая капля…
– Ему была очень дорога эта жемчужина, подарок отца. Тот выловил ее в океане, когда Марен был маленький.
– Почему ты мне это рассказываешь?
– Я нашла ее в доме Долорес. Это ведь я сменила замок на ее двери… Хотела сохранить все, как было при ней. Полиции я не доверяю.
Я кладу жемчужину на стойку, чувствуя, что вот-вот сорвусь. Меня окружает мрак, и это не только ночная тьма.
– Почему ты мне раньше об этом не сказала?
– Ну, во-первых, ты меня ни о чем не спрашивал. Во-вторых, я не знала, кто ты. Вначале я было поверила в эту глупую байку о бизнесмене на отдыхе. А потом что-то меня смутило. Даже не могу сказать, что именно. Думаю, это было в моем кабинете, когда я показала тебе картину. Я знала, как тебя зовут, и провела маленькое расследование. Мне хватило одной минуты в Google. Там полно твоих фотографий. Вместе с Долорес. Красивая пара. На одном из снимков вы стоите перед белой мраморной статуей мальчика-великана с лягушкой в руке…
– Boy With Frog.
– Я узнала Венецию.
– Да, это было в Венеции.
Ким молчит. Потом продолжает:
– Впрочем, самое главное не это. Теперь я знаю, что ее звали Пас, а не Долорес. И что она была знаменитым фотографом. Почему она бросила фотографию? Почему сменила имя? – И, увидев, что я беспомощно развел руками, говорит: – Не знаешь… Ладно, это тоже неважно. Меня это не касается.
Схватив меня за руку, она кладет мне на ладонь цепочку с жемчужиной и сжимает мои пальцы в кулак.
– Возьми ее. Тогда он уже не сможет утверждать, что невиновен…
– Зачем ты это делаешь? Я думал, вы друзья. Ты же понимаешь, что это поможет мне доказать его причастность к ее гибели. И ты знаешь, что я это так не оставлю.
Она качает головой:
– Что уж там, я ревновала… – И ее лицо искажается.
– Ты ревновала к ней?
– К ней? О нет! К нему. Он отнял ее у меня…
Она закуривает еще одну сигарету. Табачный дым поднимается к звездам. Я уже совсем ничего не понимаю. То, что происходит в этих краях, превосходит мое воображение. Ким кладет на стойку ключ и подталкивает его ко мне:
– Это от нового замка. Он твой.
Я пытаюсь ее поблагодарить, но она меня прерывает:
– Я делаю это не ради тебя. Просто хочу знать, что произошло. И почему он ее у нас отнял.
Она залпом допивает свой коктейль и, взяв перламутровый портсигар, исчезает во мраке, который безуспешно пытаются разогнать масляные светильники. Они расставлены по обе стороны дорожки, что ведет ее к одиночеству. Или к одному из ее мужчин в голубом.
Комната
Алкоголь еще играет у меня в крови. Я поднимаю глаза к небу, забрызганному звездами. Эти звезды знают. И это море с его глухим рокотом, с его горько-соленым запахом – тоже. О это море, тяжелое, как живот беременной женщины… в его мутных глубинах кишат тысячи акул. Что я обнаружу за этой дверью, под этими аравийскими светилами, собранными в созвездия, которых не увидишь в Европе? Узнаю ли там Пас или найду только Долорес?
Yudkhilu Man Yasha’u Fi Rahmatihi Wa Az-Zalimina Aadda Lahum Adhabaan Amimaan.
Он впускает того, кто будет Ему угоден, в милосердии Его. Что же до иноверцев, Он приготовил их суровую кару.
Я бреду к деревне, держа сандалии в руке. Несколько мужчин в тюрбанах, сидя на песке, спокойно покуривают кальян. Красный кончик чубука трубки, исчезающей в кувшине, мерцает, точно крошечный маячок. Сквозь шум прибоя я слышу вздохи и бормотание курильщиков. Внезапно в эту идиллию врывается верещание мобильника. Встреча вечного и суетного. Заигравшиеся дети возятся в морской пене. Среди них вертится собака. Мать, придерживая чадру, которую треплет ветер, зовет их домой: «Заим! Рима!» Воздух теплый, ласковый. Как и песок под моими босыми ступнями. В такую ночь хорошо было бы побродить здесь вместе с Пас. Я сворачиваю к дому, прохожу под арками. Где-то вдруг пронзительно вскрикивает женщина, и я вздрагиваю. Визг сменяется громкой пафосной музыкой. Это всего лишь телевизор в соседнем домике. Фикция. Какая-нибудь история преступления или мести, история о женщинах с подведенными глазами…
