Марен внимательно посмотрел на меня:
– Ладно, об этом позже. А сейчас пошли снаряжаться.
– Смотри, Сезар, вот самое главное. – Он взял в руки пластиковый регулятор. – Это называется легочник. Первая трубка прикрепляется к твоему жилету. А это инфлятор, он позволяет надуть жилет перед погружением. В случае чего он заменит тебе спасательный круг. Вторая трубка, с циферблатом, это манометр, он тебе покажет, сколько воздуха осталось в твоем баллоне. На двух остальных есть легочники. Вот этот, черный, берешь в рот и дышишь через него. Второй, желтый, называется октопус, это запасной регулятор – он послужит твоему напарнику, если у того вдруг кончится воздух.
– Но если у каждого из нас есть манометр, значит, можно всплыть, как только воздух кончится, верно?
– Всплывать нужно, когда стрелка подойдет к цифре 50. Пятьдесят бар – это предел. Но под водой всякое бывает. Например, если начнется утечка из баллона, ты можешь… – И тут он осекся. – Да нет, ничего такого не случится.
– Ты уже дважды сказал, что «ничего не случится». Как будто хочешь убедить в этом себя самого.
Он ответил, еще более серьезно:
– Нет, просто я должен обо всем тебя предупредить сейчас. Под водой мы общаемся только жестами. То есть все переговоры очень коротки. Октопус окрашен в такой яркий желтый цвет, чтобы его легко можно было увидеть под водой. В случае паники это помогает. Ныряльщики всегда погружаются парами. И ты должен внимательно следить за своим напарником. Американцы называют их buddy. Твоим напарником на первый раз буду я. Не беспокойся ни о чем. Сейчас я помогу тебе экипироваться. Пошли!
– А все остальные?
– Они пробудут под водой дольше тебя. Около часа. Пока мы с тобой будем одеваться, пройдет какое-то время, и все мы вернемся вместе.
– Около часа… с двенадцатью литрами воздуха?
Он споласкивает лицо под душем, установленным на корме катера, проводит рукой вокруг шеи, словно что-то ищет. Я замечаю длинный шрам на его левом боку. Он сложен, как настоящий атлет, и я чувствую себя толстяком, несмотря на свои шестьдесят восемь кило. Это ощущение усугубляет костюм из неопрена, тесно облегающий мое тело. Марен знаком велит мне идти за ним, и я шагаю, смешно шлепая ластами, – эдакий гусь лапчатый. Но гусь, обремененный свинцовым поясом, который поможет мне победить архимедову выталкивающую силу. Стекло моей маски уже запотело, на плечи давит жуткая тяжесть жилета и воздушного баллона. Марен ловко натягивает ласты, легко, будто играючи, надевает жилет, маску держит в руке.
– Возьми в рот загубник, – говорит он.
Я делаю вдох и слышу свое дыхание, – наверное, так же его слышат космонавты. Звук мощный, мерный, только немного учащенный.
– Спокойней! – Марен складывает большой и указательный пальцы кружочком. – Этот знак подтверждает, что все в порядке.
Сейчас он похож на Христа с мозаики на горе Атос
[220]
, и в этом нет ничего странного: мое крещение вот-вот начнется, а у православных оно требует полного погружения в купель, а не трех капель на лоб. Погружения всего тела, целиком. Вода подозрительно спокойна, только легкие морщинки бегут по поверхности. Но в глубине я снова замечаю какие-то тени.
Марен подходит ко мне, берется за гофрированную трубку, идущую от жилета, нажимает кнопку, и я ощущаю то же, что в кабинете врача, измеряющего давление: меня начинает сжимать воздух.
– Я надуваю твой жилет, чтобы ты мог сразу всплыть после прыжка в воду. Это важно: сначала нужно поплавать наверху. И только потом ты стравишь воздух и увидишь, что начал погружаться. – Он прерывается, внимательно смотрит на меня и говорит: – Ну-ка, дай мне свою маску.
Я снимаю маску, Марен смачивает ее под душем и возвращает мне:
– Надевай, теперь она не запотеет.
Ну и ну, сколько приготовлений! Силиконовый ободок прилипает к лицу, точно щупальце. Марен берет меня за руку и подводит к пустоте. Солнце превратило воду в слепящее зеркало. Она уже не голубая, не зеленая, не сиреневая – она сверкает, как сталь.
– Шагай вперед и падай.
Он все еще держит меня за руку. Я вытягиваю ногу, стараясь повторять его движения. Слышу свое шумное дыхание. Пустота притягивает. Мы падаем.
Водное зеркало разбивается, вскипая тысячами пузырьков пены. Холодная жидкость проникает в комбинезон, охватывает мое тело, я тону, а потом вдруг это прекращается и я без всяких усилий поднимаюсь на поверхность. Марен вытаскивает изо рта загубник и спрашивает: «Ну как?» Я знаком отвечаю, что о’кей.
– Хорошо, – говорит он, – теперь давай спускаться. Возьми свой инфлятор, подними его над головой и нажми желтую кнопку, чтобы стравить воздух из жилета. Потом выдохни, чтобы удалить воздух из легких, и погрузишься в воду. Когда будешь под водой, у тебя могут заболеть уши, тогда заткни нос и сделай легкий выдох. Так ты восстановишь равновесие между внешним и внутренним давлением на барабанные перепонки. Пошли!
Он споласкивает свою маску и надевает ее. Я делаю то же самое. Делаю все, что он говорит. Делаю, как он. Я будто его зеркальное отражение: он нажимает желтую кнопку – и я нажимаю желтую кнопку. Выдыхаю воздух, освобождая легкие, и погружаюсь в воду. Зажмурившись.
Дурацкий рефлекс.
Подводное
Да, дурацкий рефлекс.
Но как драматический жест – великолепно!
Я снова открываю глаза и обнаруживаю вокруг себя мир, который попытаюсь описать, не впадая в излишнюю банальность. Все мы знакомы с этим подводным миром по книгам, по фильмам. С той лишь разницей, что сейчас я сам – герой подобной книги, подобного фильма. За несколько секунд я сменил пустынную поверхность моря, его одноцветную гладь на совсем иную вселенную, кипящую жизнью, полную движений и сюрпризов, с такой сложной, запутанной географией, что кажется, будто она родилась в мозгу архитектора, одурманенного каким-то новым наркотиком, под воздействием которого он решил, что ему все можно. Решил – и сотворил это…
Я вижу под собой целый город из скал и кораллов, ощетинившийся башнями, презревшими закон равновесия; их украшают широкие террасы, словно парящие в воздухе, – затейливые, кружевные, зеленые, синие, желтые. Гигантские опахала, пылая кроваво-красными отсветами, колеблются в невидимом подводном течении. Зато сиреневые канделябры стоят недвижно, простирая во все стороны мощные ветви с бесчисленными отростками, которые спутываются концами в самые фантастические розетки.
Я слышу собственное дыхание. Неровное, неестественное, пугающее, прерывистое. И чем больше я на нем зацикливаюсь, тем более прерывистым оно становится.
Я барахтаюсь, как человек, пытающийся уцепиться за перекладины несуществующей лестницы. Марен сжимает мое предплечье, расставляет «викторией» указательный и средний пальцы и тычет в свою маску, призывая меня взглянуть ему в глаза; за стеклом я вижу его пристальный, ободряющий взгляд. Стараюсь успокоиться и прекратить бултыхать ластами.
