Джинны
Меня разбудил солнечный свет. Я открываю глаза, пытаюсь встать и чувствую, что спину адски ломит, а в голове полный туман. Оказывается, я заснул возле бассейна, прямо на каменной дорожке. Наконец выпрямляюсь. Нога задевает пустую бутылку, и та скатывается в воду. Я стою голый и жалкий, особенно жалкий среди этого райского сада, где сладко благоухают гранатовые и лимонные деревья. От чужих взглядов меня заслоняет изгородь из пальмовых листьев. В дальнем углу виднеется душ, туда ведет дорожка, выложенная серыми каменными плитами. Рядом с душем массивный деревянный табурет со стопкой полотенец песочного цвета.
Вода падает на голову, струится по телу. Мне становится легче, боль отступает, я уже могу смотреть на свет божий. Солнце играет радугой в каждой капле. Над горой, хорошо видной отсюда, безмятежно синеет небо. Медовая стена, на которой солнце зажигает рыжие блики. И другая стена – зеленая, из сотен пальм, обремененных мясистыми плодами. Похоже, что те легендарные фрукты, которые ели спутники Улисса в «Одиссее» – «сладкие, как мед» и заставляющие забыть о возвращении домой – были именно финиками. Может, и мне следует бороться с этой экзотической негой? Птицы чертят зигзаги в синем небе. Все располагает к покою.
Я сижу на подушках, лицом к морю, укрытый от солнца навесом из пальмовых листьев. На мне легкие брюки и рубашка, босым ногам приятно касание прохладных каменных плит. Новый молодой служащий в голубой одежде приносит мне кофе. Кажется, я здесь единственный иностранец. Шведский стол под деревянной вывеской, на которой можно прочитать слова «vitamine shoot»
[198]
, предлагает всевозможные сочные фрукты: гранаты, лимоны, папайю, манго, киви и совсем уж экзотический плод драконова дерева – питайю, в кожуре из плотных розовых чешуек. Есть и финики, но их пусть едят другие.
У моего столика останавливается женщина в белом платье-халате. Рыжие волосы такие яркие, что, кажется, должны были бы дисгармонировать с пейзажем, но нет – эта шевелюра прекрасно вписывается в него, сочетаясь цветом с охряными скалами.
– Добрый день, – говорит она по-французски с легким английским акцентом. – Я менеджер отеля, меня зовут Кимберли Флеминг.
Я здороваюсь, заинтригованный ее зелеными глазами и необычным именем. Называться Кимберли все равно что называться Брендой или Чейенной. Слишком оригинально. И как-то несерьезно.
– Вы приехали вчера поздно, меня уже не было, – продолжает она, – поэтому я просто подошла представиться. Надеюсь, вы приятно проведете у нас время.
Я киваю.
– Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне без всяких церемоний.
– Спасибо, вы очень любезны. И так хорошо говорите по-французски.
Она благодарит за комплимент. А я внимательно смотрю на нее. Знала ли она Пас? У меня вертится на языке этот вопрос, но я воздерживаюсь. Нет, никаких расспросов. Действовать скрытно – «как акула в море».
Я спрашиваю лишь, где находится дайвинг-центр.
– В деревне, в трех минутах езды отсюда. Окрестности здесь чудесные. Хотите, я вызову вам кар?
– А можно пройти туда по пляжу? Я предпочел бы прогуляться пешком.
– О, это еще лучше. Особенно в такую погоду. – Она окидывает профессиональным взглядом мой завтрак. – Я вижу, вы не попробовали наше финиковое молоко. Сейчас я закажу его для вас.
– Благодарю, но я не люблю финики.
– Напрасно, в них так много витаминов. И они сладки, как мед.
Действительно ли она сказала это? Ее зеленые глаза чуть-чуть потемнели.
– Итак, добро пожаловать! – И она удаляется.
Я иду мимо коттеджей. Песчаная аллейка выводит меня к пенному прибою. Тишину нарушают лишь вздохи волн да крики соколов, парящих в небе. Позади мощным бастионом высится гора. Второй бастион, зеленый, – густая пальмовая роща, на резных листьях вспыхивают солнечные искры. Арабская деревня, какую трудно даже вообразить, дышит невидимой роскошью в зарослях кофейных и прочих деревьев. Настоящий рай. Вокруг бродят козы, пощипывая травку. Одна из них стоит на верхушке коричневого уступчатого камня, жует какой-то сочный плод и разглядывает меня. Взгляд абсолютно человеческий. Я разуваюсь и дальше иду босиком, держа в руке сандалии. Море поблескивает, как змеиная кожа, его глубокий синий цвет местами отливает зеленью. Яркий свет заставляет щуриться, соленый воздух бодрит, прогоняя остатки сонливости. Я шагаю по влажному песку, вода лижет пальцы ног, и я вздрагиваю от ее ласковых прикосновений. Слева гора круто ныряет в море. Справа берег плавно изгибается полумесяцем, и я вижу вдали, в морской дымке, рыбацкую деревню.
Краб, попавшийся мне под ноги, испуганно удирает боком, не догадываясь свернуть в сторону, и, перед тем как юркнуть в какую-то дыру, угрожающе топорщит клешни, смешной и трогательный.
И вот я на месте. Сжимаю в кулаке ключ с миниатюрной деревянной акулой. Деревня как деревня: перевернутые лодки на песке, столбы с проводами, доносящими драгоценное электричество к нескольким незатейливым домикам, белым, желтым или розовым, в два-три этажа. На балконах сушатся пестрые коврики. На крышах темнеют цистерны, словно грузные тюлени на солнце. Кое-где рядом с такой цистерной торчит, как часовой, антенна. Самое высокое здание – белая мечеть с голубым куполом, стрельчатыми окнами и изящным зубчатым карнизом. Перед ней стоит пикап. Четыре маленькие девочки в цветастых халатах, с непокрытыми головами сидят на песке рядком; у них смуглая кожа и красивые черные волосы, развевающиеся на ветру. Когда я прохожу мимо, они машут мне и тут же прыскают в ладошку, смущенные собственной отвагой. Я здороваюсь с человеком в черной одежде и красно-белой куфии, завязанной, как здесь принято, на затылке и приподнятой над ушами. Он чинит рыбацкую сеть, дымя сигаретой. В сотне метрах отсюда, в конце пляжа, где снова высятся утесы, виднеется красное здание, чью стену по диагонали пересекает белая полоса. Это дайверский флаг – универсальный символ всех центров дайвинга. К зданию примыкает крытая терраса с двумя столиками. И никаких признаков жизни.
Я разжимаю кулак и смотрю на маленькую деревянную акулу. Напрасно я не попросил дипломата описать мне домик… Ладно, разузнаю в деревне.
Улицы засыпаны песком и галькой. Стайка мальчишек шумно гоняет старый кожаный мяч. Один из них, со странно светлыми волосами, в слишком просторной дишдаше, которую он то и дело поддергивает на плечах, останавливается и пристально смотрит на меня. Потом снова присоединяется к другим. На стене одного из домов намалеваны красным два слова: LIFE OVER
[199]
. Тут же, на пластиковых стульях, сидят трое мужчин – два старика и один молодой, – курят гашиш. Из окна доносятся запахи жареной рыбы, пальмового масла и табака. Я вхожу. Это нечто среднее между кафе и бакалеей; у хозяина выдубленное солнцем лицо, на голове kymma – маленькая круглая вышитая шапочка, которую здесь носят под куфией. Я мобилизую свой скудный запас арабских слов, усвоенных в поездках от Бейрута до Дамаска.
