– И что? – возразил я. – Каждый имеет право разочароваться в роде людском. Который не всегда показывал себя с лучшей стороны, не так ли?
Полемист плотоядно потер руки:
– Ага, вот мы и дошли до покаяния!
Я злился на себя. А он ликовал: акулы послужили просто поводом для его излюбленной темы – бичевания виновности белого человека или исламизации Европы.
– Нет, давайте не будем о покаянии, вернемся к нашим акулам, – твердо сказал я.
Он недоуменно поднял лохматые брови:
– Что я слышу? Вам не хватает мужества, как всем нынешним тридцатилетним, запуганным своими мамочками, героинями 68 года и уже ни на что не способными?
Я взглянул на Анри: мне безумно хотелось размозжить башку его гостю, но только с одобрения хозяина. И он снова вмешался:
– Может, пора остановиться, друзья?
– Нет, почему же?! – возразил полемист; он уже впал в настоящий транс от избытка эндорфинов, которые питали его мозг, запрограммированный на конфликты.
Я ответил:
– Да, пора остановиться.
Мне безумно хотелось, чтобы эта трапеза кончилась, я мечтал распрощаться с гостями и обнять Пас в нашей уютной спаленке с деревянными панелями. В сравнении с этим удовольствием, с ощущением полноты жизни, которую оно мне давало, наш словесный турнир – хотя он и не заслуживал такого названия – с типом, чья болтовня меня не интересовала, а внешность просто отталкивала, ровно ничего не стоил. В конце концов, что такое современная жизнь? Фальшивые войны или подлинная любовь. Выбрать было совсем нетрудно.
Но полемист упрямо продолжал:
– Необходимо очистить природу. И не надо говорить мне об экосистеме: если акулы исчезнут, в океане останется больше места для других морских хищников, вот и все.
– Но главный хищник по отношению к акулам – сам человек, – осмелился возразить центрист. – На них охотятся ради их плавников, ведь так?
– Ну и что?! Неужели из-за десяти китайцев, которые съедят три плавника, думая, что этим они излечатся от импотенции, мы позовем на помощь Брижит Бардо? Нет, пора очистить природу! – убежденно повторил он.
Мое терпение лопнуло. Такие типы, как он, – не просто напыщенные дураки, они опасны. И я взорвался. Сказав ему с тихой яростью:
– Как у тебя все просто: нужно устроить чистку всему на свете – акулам, бубо, людям 68 года, нынешней молодежи. Может, и цыганам тоже? И мусульманам? Ты не находишь, что их развелось слишком много?
Анри буквально окаменел. Над столом повисла мертвая тишина. Я знал, что зашел чересчур далеко, но уже не мог остановиться. Я повернулся к Пас. Она мне улыбалась. Смотрела на меня ласковым взглядом, взглядом лани. И этого мне было достаточно. А они все пусть идут к чертовой матери.
Полемист позеленел. Он с трудом пролепетал, пытаясь поймать взгляд нашего хозяина:
– Почему ты молчишь, Анри?
Нет, так легко он у меня не отделается. И я продолжил. Давно пора стать панком и растоптать этого типа, чтоб замолчал навсегда.
– Что с тобой, Жан-Пьер? Захотелось к мамочке под юбку? Знаешь, мне тебя даже жаль. Да-да, когда я вижу и слышу, как ты изрекаешь свои идиотские мнения утром, днем и вечером, по всем каналам, и раздуваешься, как лягушка, от собственных слов, от собственных жалких провокаций, я тебя жалею – ты, наверное, очень несчастен. А вот когда я смотрю на акулу, на это свободное, красивое, гибкое создание, мне приятно думать, что она только действует, а не болтает всякую чушь. Акула не рассуждает в отличие от тебя. Не полемизирует. Ей хочется нырнуть в глубину – она ныряет. Хочется сожрать серфера – она его сжирает. Рецепторы акулы настолько чувствительны, что она способна засечь одну-единственную каплю крови в четырех миллионах литров воды, тогда как ты бесконечно пережевываешь одни и те же аргументы. Посмотри на себя – ты самодоволен, груб, всех ненавидишь. Она красива, а ты – урод.
Полемист пытался поймать взгляд нашего хозяина. Но тот молча смотрел на меня глазами побитой собаки.
– Раз так, я здесь больше ни минуты не останусь! – объявил полемист.
– И слава богу, наконец-то мы отдохнем, – ответил я.
Анри наконец вышел из столбняка:
– Сезар, я тебя прошу…
– Не беспокойся, Анри, мы не станем тебе докучать и тоже уедем. Если уж наказывать – так нас обоих.
– Господи, до чего же вы глупы! – в отчаянии вскричал он, прекрасно понимая, что теперь уже будет трудновато сменить тему.
В комнате я устало бухнулся на кровать. Голова гудела от выпитого вина и схватки. Пас подошла сзади и положила мне руки на плечи, напряженные, как корабельные снасти в разгар шторма.
– Ты меня поразил, – сказала она.
– Если надо разругаться с друзьями, чтобы тебя поразить, значит, ты слишком уж высоко подняла планку…
Она нагнулась и поцеловала меня в шею. Я почувствовал спиной ее упругий живот. Ее волосы шелковыми ручейками стекли мне на грудь.
– А я вот удивляюсь, как это ты смолчала.
– Да я чуть не взорвалась. Но все же предпочла воздержаться.
– Почему?
Я почувствовал, как она пожала плечами.
Это было бы замечательно
Очередь к такси в аэропорту Шарль де Голль. Слава богу, не бесконечная. Пас выглядит озабоченной. Я спрашиваю, в чем дело, но она говорит, что все в порядке. В другое время я бы отстал от нее, ибо знаю: она все равно не ответит. Но она беременна, через восемь недель ей рожать, а нам предстоит полет. Поэтому я переспрашиваю:
– Ты уверена?
– Да, да!
Приезжаем домой. Я плачу таксисту и заношу в дом багаж, пропустив Пас вперед. Она отпирает дверь и сразу направляется в туалет. Наверное, живот слишком сильно давит на мочевой пузырь.
Оставив вещи в спальне, я иду в детскую – проверить, как там дела. Нужно постараться не волновать ее. Похвалить за последние изменения: ведь до отъезда в Барселону она потратила несколько дней на обустройство детской. Я знаю, как это важно для нее.
«Шоколадная» кроватка – знаменитая шоколадная кроватка – покрыта темно-голубой перинкой. На комоде стоит «волшебный фонарь» – лампа с внутренним пропеллером, который вращается под влиянием тепла, отбрасывая на стены рисунки абажура. Это очень красиво. И успокаивающе. Она выбрала модель с рыбками, которые плавают между кораллами.
Я иду в спальню и ложусь на кровать. Рядом со мной вдруг начинает вибрировать ее смартфон. Я беру его, смотрю на экран. И сразу вижу имя отправителя. Текст состоит всего из нескольких слов, но написан заглавными буквами: «ЭТО БЫЛО БЫ ЗАМЕЧАТЕЛЬНО».
Я выхожу из спальни и стучу в дверь ванной.
– Я в ванне! Входи!
