– Папа, пиши мне.
– Обязательно. И ты должна мне писать, – сказал он сквозь слезы.
– Обещаю. – Энца достала из кармана носовой платок, вышитый Лаурой к свадьбе; ее инициалы сплелись на нем с инициалами Чиро.
Марко притянул к себе дочь, обнял. Энца вдыхала аромат табака и лимона – отцовский запах, знакомый с раннего детства. Так они стояли, пока не прозвучал гудок парохода. Отец отстранился и пошел вверх по сходням. Пока поднимали и закрепляли металлический трап, Энца не двигалась с места. Она обшаривала взглядом палубу за палубой и наконец отыскала Марко и его красную розу. Тот отчаянно махал ей шляпой. Она замахала ему в ответ и широко улыбнулась, надеясь, что на таком расстоянии он не увидит слез. Она тоже не видела его слез, но знала, что он плачет. А затем Энца присоединилась к своему мужу и друзьям, ждавшим ее за рыболовными сетями, отделявшими пирс от доков. Чиро обнял Энцу и долго не отпускал. И ей стало легче.
Позже Лаура, Колин, Луиджи, Паппина, Энца и Чиро устроили по случаю венчания праздничный завтрак в атриуме отеля «Плаза», под стеклянным плафоном Тиффани
[77]
.
Чиро описывал свой бизнес-план, Колин давал ему советы. Лаура следила за Энцей, которая блаженно улыбалась, поглядывая на украшавшее ее палец золотое кольцо с вензелем «С», которое Чиро носил еще мальчиком.
Звучали тосты, пожелания долгих счастливых лет вместе. Но особый тост был провозглашен в честь нового гражданства Энцы. В день, когда Чиро покинул ряды Вооруженных сил США, ему предоставили американское гражданство. А теперь этот дар распространился и на его законную жену. Таинство брака, клятвы, кольцо и брачная лицензия наконец сделали Энцу американкой.
Вход в отель «Плаза» обогревался маленькими железными жаровнями, расставленными за бархатными канатами вдоль красной ковровой дорожки, спускавшейся по ступеням крыльца. Падали мягкие снежные хлопья. Колин увлек Чиро, Луиджи и Паппину в сторону, чтобы Лаура смогла попрощаться с Энцей наедине.
– Ты счастлива? – спросила Лаура. – Не отвечай. Лучше просто будь счастливой, и я узнаю об этом. – Она всхлипнула.
– Пожалуйста, не плачь! – попросила Энца. – Клянусь, это не конец всего.
– Но мы начинали вместе. И я не представляю, как буду без тебя. – Лаура рылась в сумочке в поисках носового платка. – Я не хочу, чтобы ты уезжала. Вот такая я эгоистка.
– Нет слов, чтобы выразить мою благодарность за все, что ты для меня сделала. Ты шила для меня самые красивые шляпки, которые я когда-либо носила. Ты всегда делилась со мной своим пирогом в «Автомате», даже когда умирала с голоду. Ты чуть не убила из-за меня человека фабричными ножницами. Ты подарила мне слова. Я не умела читать и писать по-английски, пока тебя не встретила.
– А я не смогла бы говорить с Энрико Карузо, не зная итальянского, которому научила меня ты. Так что мы квиты.
– Правда? – Теперь и Энца заплакала.
– Ладно, признаюсь. Я представляла, что мы всю жизнь будем вместе, – и, может, в один прекрасный день это еще сбудется. Но я хочу, чтобы ты знала: если понадоблюсь тебе, пиши в любое время, и я примчусь в Миннесоту. Ты поняла?
– То же касается и меня. Я вернусь, как только тебе понадоблюсь, – пообещала Энца.
– И утром в поезде первым делом начни писать мне письмо. Отправишь его из Чикаго.
– Девушки, как бы не опоздать на поезд, – сказал Колин.
Он посадил всех в свой «ардсли». Столько смеха было, пока они ехали от Пятьдесят девятой улицы до вокзала Пенсильвания, что хватило бы если не на всю жизнь, то хотя бы на то, чтобы завершить свадьбу на радостной ноте. В три часа пополудни под небом цвета серого бархата семьи Латини и Ладзари прибыли на вокзал Пенсильвания, купили у «Бродвей Лимитед»
[78]
четыре билета в один конец и сели на поезд до Чикаго, где им предстояло пересесть на другой, который доставит их в Миннеаполис, штат Миннесота. Колин и Лаура глядели вслед, пока поезд не исчез вдали, как черная пуговица, закатившаяся меж досок.
Чиро и Луиджи заключили деловое партнерство. Они станут шить и чинить обувь, как и на Малберри-стрит, но на этот раз вся прибыль будет принадлежать им.
«Итальянская обувная компания» родилась.
Вагон-ресторан «Бродвей Лимитед» был элегантным, со стенами полированного орехового дерева и кожаными диванчиками. Он походил на изысканный манхэттенский ресторан, поставленный на колеса. На столах, накрытых крахмальными льняными скатертями, красовались хрусталь, белый фарфор с зеленой каймой и серебро, отдраенное до ослепительного блеска.
К оконным рамам были прикреплены небольшие вазы с белыми розами. Два ряда кабинок, по четыре с каждой стороны, разделенные проходом посредине, сообщались с вагоном-кухней. Кожаные сиденья в каждом отсеке были изумрудно-зелеными, в тон фарфору.
– Я едва помещаюсь в кабинке, – со смехом сказала Паппина. – Сколько нам еще ехать?
– Двадцать часов, – ответил Луиджи, поправляя диванную подушку, чтобы жене было удобнее.
Энца и Чиро проскользнули в кабинку и уселись напротив.
– Они только что поженились, – сообщил Луиджи официанту.
– Мои поздравления, – поприветствовал тот новобрачных. Черная форма с именной золотой планкой на груди придавала ему сходство с генералом. – Смотрю, вы заказали торт.
Чиро поцеловал Энцу в щеку.
– Ладно, мальчики. Вы получили то, что хотели, то есть нас. Что вы будете делать в Миннесоте, известно. А мы? Тебе-то скоро будет чем заняться, – Энца улыбнулась Паппине, – но кем буду я?
– Моей женой, – ответил Чиро.
– Я люблю работать. В Хиббинге нет оперы, но я могу шить для всех. В конце концов, мы же только что из Нью-Йорка, и перед отъездом я специально отследила все последние модные новинки, которые наверняка не успели добраться до западных штатов. Я смогу шить для девушек Железного хребта очаровательные платья и пальто с парижским шиком.
– Я тоже немного шью, – сказала Паппина. – Только что-то обыкновенное.
– Помощь понадобится. Одежда, занавески, распашонки – мы все будем шить! – объявила Энца.
Чиро поцеловал ее руку.
Энца удивлялась собственному воодушевлению. Она была так привязана к Нью-Йорку. Обожала его блеск, утонченность, энергию. Она и представить себя не могла в каком-то ином месте Америки, а теперь с энтузиазмом ждет обустройства в неведомом краю. Да, она доверила Чиро свое будущее. Но вовсе не поклялась подчиняться ему во всем. Идею, что женщина обречена маячить за спиной мужчины, она для себя отвергла давно, в день первой получки. И планы заняться в Миннесоте шитьем объяснялись вовсе не желанием занять себя, сохранить навыки или заработать на карманные расходы. Нет, она намеревалась внести свой вклад в семейный бюджет, стать мужу равноправным партнером.
