Чиро подался вперед. Он никогда не задавал себе этого вопроса, но знал, что человек не рождается со способностью любить, он учится этому всю жизнь. За верность, стойкость, трудолюбие, доброту – вот за что любят людей. Взять его самого – потерял отца, потом мать, затем брата, отправился на войну и выжил. Все это, каждый его поступок, наложило на него отпечаток. Что такое верность, он познал еще в монастыре, потому что рядом всегда был Эдуардо, самый преданный из братьев и самый любящий. Это он научил Чиро любить. И все последующие метания – не что иное, как попытки заполнить пустоту, оставшуюся после исчезновения матери. И вот после многих лет одиночества и ошибок он нашел ту, что ему нужна, ту, что спасет его. Чиро не хотелось, чтобы Марко подумал, что он выбрал Энцу, чтобы спастись, но ведь это правда.
Он медленно заговорил:
– Я побывал в чужих странах. Но нигде не встретил женщины, похожей на Энцу. Она умна без высокомерия. Она красива без тщеславия. И она изящна без малейших усилий. Я люблю ее и подарю ей достойную жизнь. Рядом с вашей дочерью я становлюсь лучше. Рядом с ней я чувствую благодать.
Он умолк. Молчал и Марко, обдумывая его слова. Он угадывал в Чиро непонятную печаль. Марко не знал, что это, груз прошлого или предвестие будущего. Он лишь видел в этом парне серьезность, порожденную испытаниями, какие на долю самого Марко не выпадали. И на его взгляд, этот союз будет крепок, Джакомина благословила бы его. Не стоило забывать и о том, что Чиро их земляк, он говорит на том же диалекте итальянского, что и они, знает их обычаи. Они одной крови, а для Марко Раванелли это было важным доводом.
Чиро окаменел на краешке кресла. Его будущее, его надежды были сейчас во власти сидящего напротив человека.
Марко медленно достал из кармана конверт. Положил на стол, накрыл ладонью и посмотрел на Чиро:
– Для Энцы.
– В этом нет необходимости, – сказал Чиро.
– Это важно для меня. Я разрешаю тебе жениться на моей старшей дочери, моем первенце. Мужчины обычно ждут первым сына, но я скажу тебе – не родился еще сын, доставивший отцу столько же радости, сколько доставила мне Энца. Есть дочери – и дочери, но Энца только одна. Я вверяю тебе свою плоть и кровь. И ожидаю, что ты оправдаешь доверие.
– Оправдаю, сэр.
– Наш дом в Скильпарио готов уже почти как год. Я мог бы сразу вернуться в Италию, но остался, чтобы скопить на приданое дочери. Мне приносит удовлетворение мысль, что эта небольшая жертва облегчит Энце начало ее новой жизни. Один год из тех пятидесяти, что я провел на земле, – ничтожная малость по сравнению с тем, что она для меня значит.
– Благодарю вас, синьор. Я не забуду, сколько труда вы вложили, чтобы подарить Энце эти деньги.
Марко поднялся. Чиро тоже встал. Энца приоткрыла дверь и заглянула в комнату.
– Все улажено, – сказал ей Марко. Энца подбежала к отцу, обняла. – Твое счастье – это и мое счастье, – прошептал Марко на ухо дочери. – Будь же счастлива, моя Энца!
Ближе к вечеру Энца проскользнула в библиотеку «Милбэнк-хаус», зажгла масляную лампу на письменном столе, вытащила из ящика чистый лист льняной бумаги и вечное перо.
30 ноября 1918 года
Дорогая синьора Рамунни!
С тяжелым сердцем я отказываюсь от должности швеи костюмерного цеха Метрополитен-опера. Я любила каждое мгновение, проведенное на работе, даже когда приходилось задерживаться допоздна и казалось, что мы не успеем завершить проект к поднятию занавеса. Никогда не забуду дарованную мне привилегию стоять в кулисах, наблюдая, как созданные нашими руками костюмы восхищают публику цветом, линиями, складками, формой и силуэтом, этими важнейшими элементами, о которых Вы мне говорили.
Мы с Лаурой часто вспоминаем тот день, когда Вы наняли нас на работу. Мы думали тогда, как и теперь, что опера еще не знала другой леди, так же украсившей ее, как Вы. С Вашей помощью работа была для нас как песня, и в этом самое главное.
Покидая Вас и своих коллег, костюмеров и великих певцов, я хочу, чтобы все вы знали, что навсегда останетесь в моем сердце. Когда я думаю о Вас, я всегда приношу благодарственную молитву. Желаю Вам всего наилучшего, ибо я уверена, что никто более Вас не заслуживает счастья. Надеюсь, что за Вашу щедрость ко мне Вам воздастся вдесятеро. Mille grazie, Signora. Auguri! Auguri!
Искренне Ваша, Энца Раванелли. Третий ряд, швейная машина 17
Энца тщательно промокнула письмо. В глазах ее стояли слезы. Теперь она знала, что такое жертва. Чиро хотел начать их новую, совместную жизнь в Миннесоте, и Энца согласилась. Чиро разложил перед ней карту, объяснил, куда именно они отправятся и как они с Луиджи намерены начать свое дело. Паппина понравилась Энце еще тогда, на крыше у Дзанетти годы назад, так что она знала: в новом путешествии у нее будет добрая подруга. О переезде в Миннесоту и решении выйти за Чиро Энца не жалела, но она понимала, что часть ее души останется в Метрополитен-опера. Энца вспоминала, как, сидя за этим самым столом, сочиняла письмо, в котором просила о месте швеи в Мет. Она улыбалась, думая о простеньких образцах, которые вложила тогда в конверт, чтобы продемонстрировать свои умения. Серафина Рамунни была так добра, что посмотрела сквозь пальцы на очевидную неопытность и наивность. И какая же превосходная карьера получилась у них с Лаурой – им довелось работать с величайшими певцами, которым сшитые Энцей костюмы помогали рассказывать бессмертные истории и петь удивительные арии. Костюмы были частью спектакля, ярким мазком на общей картине. Энца познала, каково это – служить великому Карузо, и теперь, надеясь, что приняла правильное решение, снова готова была служить, на этот раз – мужчине, которого любила.
Чиро Ладзари и Энца Раванелли поженились в церкви Святого Розария на Перл-стрит в Нижнем Манхэттене 7 декабря 1918 года. Шафером был Луиджи Латини, подружкой невесты – Лаура Хири.
Колин Чапин читал Священное Писание. Паппина Латини положила букет к ногам Пресвятой Девы: она не могла пойти к причастию, так как ждала ребенка. Энца была в голубом и несла молитвенник в обложке из черной кожи, некогда подаренный Чиро братом. К молитвеннику она прижимала букет красных роз.
После церемонии они проводили Марко к причалу 43, на борт парохода «Вирджиния», отплывавшего в Неаполь. После девятидневного плавания он сядет в поезд до Бергамо, где воссоединится с женой и детьми.
Энца дошла с отцом до самого трапа. Она вынула из своего свадебного букета розу, отломила стебель и вдела цветок в петлицу отцовского пальто.
Марко вспомнил, как стоял на этом самом причале много лет назад – в страхе, что Энца умерла и он никогда не увидит ее снова. И вспомнил, как сунул тогда руку в карман старого пальто из вареной шерсти и нащупал лоскут шелка, пришитый Энцой. Эта девочка всегда старалась сделать мир прекраснее, хотя бы мелочью привнести утешение туда, где этого меньше всего ожидали, и радость – где в ней больше всего нуждались. Сердце Марко разрывалось оттого, что он не мог взять ее домой, но хороший отец поддержит желание дочери построить свой собственный дом. Так он и поступил.
