Энца вслед за Лаурой поднялась на сцену, чувствуя себя недостойной ступить на нее. Все равно что приблизиться к дарохранительнице в соборе. Она посмотрела вниз, в тускло освещенную оркестровую яму. Черные лакированные пюпитры были завалены белыми листами нот и походили на открытые книги.
Лаура поспешила за мисс Рамунни за кулисы и вниз по лестнице в подвальный этаж. Энца же улучила минутку и обернулась, чтобы бросить последний взгляд на огромный зал. Верхние ярусы напоминали огромное маковое поле.
– Кто написал письмо? – спросила Серафина.
– Я, – смущенно призналась Энца.
– Его читала вся костюмерная.
Лаура ободряюще взглянула на Энцу. Хороший знак.
– Мы получили от него большое удовольствие. Еще никто не пытался искать здесь работу, упоминая в качестве навыка прослушивание записей Карузо.
– Надеюсь, я не совершила ошибку, – сказала Энца.
– Образцы вашей работы спасли вас, – улыбнулась Серафина, проводя девушек в лифт, ведущий в подвал. – Обычно в запросах по поводу работы я не приветствую юмор, намеренный или нет.
Костюмерный цех в подвале Мет был огромен, целая пещера во всю длину здания. Раскроечные столы, ряды примерочных с зеркалами, где актеры могли рассмотреть себя под любым углом, швейные машины и отделочное помещение, где костюмы отпаривали, гладили и развешивали, – это была настоящая страна чудес, непохожая на все, что девушки видели до сих пор. Ткани любой выработки и текстуры: отрезы герцогского атласа сливочного цвета, рулоны жемчужного бархата, мягкие простыни серебристого фая, куски дымчато-голубой органзы – все это лежало на рабочих столах, стояло в рулонах, было сложено в корзины или уже раскраивалось в ожидании швеи.
Всюду были расставлены манекены, облаченные в наряды разной степени готовности, на стенах висели акварели, изображавшие Тристана, Леонору, Мандрагору и Ромео, – как святые в портретной галерее Ватикана.
Двадцать новейших, совершенных, блестевших черным лаком зингеровских швейных машин, снабженных яркими настольными лампами и мягкими стульями с низкими спинками, выстроились в ряд вдоль дальней стены, как танки на поле сражения. Трехстворчатое зеркало и круглая платформа для примерки стыдливо прятались в стороне за занавеской. Три длинных рабочих стола, готовых принять не меньше пятидесяти портних, делили центр комнаты на части; между ними были оставлены проходы.
Одна костюмерша разглаживала муслин на специальной доске, другая, за швейной машинкой, даже не подняла голову от работы, в то время как в следующей комнате еще несколько возились около стиральных машин с валиками для отжима, развешивая многоярусные юбки на специальных сушилках.
Лаура и Энца, оценив увиденное, тотчас же влюбились. Они уже умирали от желания здесь работать.
Серафина выдала каждой по квадрату ткани и по коробочке прозрачного бисера. Рядом она положила нитки, иголки и ножницы. Затем открыла книгу рисунков для вышивки на странице с узором «арлекин», прославившимся благодаря Мадлен Вионне.
– Воспроизведите рисунок веера, – распорядилась Серафина. – Покажите мне, на что способны.
Девушки с помощью мела разметили ткань на треугольники. Лаура вдела нитку в иголку. Энца порылась в коробочке в поисках нужного бисера. Отобрав сколько нужно, она отнесла его Лауре, а та взамен вручила ей иголку, тут же вдев нитку еще в одну, для себя. Не обменявшись ни словом, они начали пришивать бисеринки, работая проворно и ловко.
– Увидев ваши образцы, я предположила, что вы отлично вышиваете.
– Мы умеем делать все. На машинке и на руках, – заверила Лаура.
– Сможете вышивать бисером по наброску?
– Да, я могу, мисс Рамунни, – сказала Энца. – Любой рисунок дизайнера я могу перенести на ткань и превратить в готовую вещь.
– Я знаю про бисер все, – уверенно сказала Лаура.
– А я отличная закройщица, – добавила Энца.
– Вы должны понимать, что опера – это больше, чем Карузо. Но он здесь король. Мы ставим те оперы, в которых он хочет петь, и приглашаем сопрано по его выбору. В ближайший месяц он в Лондоне, выступает в Ковент-Гардене с Антонио Скотти
[61]
.
– Это баритон, – припомнила Энца. – Он впервые вышел на сцену с Карузо в девятьсот третьем, здесь, в Мет. Они пели в «Тоске».
– Ты действительно разбираешься в опере.
– Она слушала самого Пуччини через кухонный лифт, – вмешалась Лаура.
– Мы работали судомойками на приеме, и он был там.
– Я не знала, что синьор Пуччини подвизается выступать на приемах.
– О нет. Это был прием в его честь, – объяснила Энца. – Исполнялись арии из «Тоски», а он согласился сесть за рояль.
– Твоя страсть и любознательность сослужат тебе здесь хорошую службу. – Серафина повернулась к Лауре: – А как насчет тебя?
– Я поклонница Джерри, – сказала Лаура. – Ну, знаете, ирландка и все такое.
– Джеральдина Фаррар
[62]
– наше лучшее сопрано. Но не забывайте, что ваше место здесь. Вы в бригаде костюмеров. Вы не поклонницы. Вам не полагается праздно глазеть. Никаких шуток, никакой фамильярности, даже если исполнители с вами знакомы. Относитесь к каждому певцу как к боссу. Если возникнут проблемы, идите к мастеру цеха.
– И кто это? – спросила Лаура.
– Я. Но для начала у нас проблема. Я могу нанять только одну из вас. Кто из вас больше хочет получить работу?
Энца и Лаура грустно посмотрели друг на друга. Их мечты о том, чтобы трудиться бок о бок, разбились вдребезги. «Отдайте это место ей», – сказали они хором.
– Нет-нет-нет, – тут же замотала головой Лаура. – Это Энца мечтала работать здесь. Пожалуйста, возьмите ее.
– Но это и твоя мечта! – Энца перевела взгляд на Серафину: – Мы с Лаурой познакомились на фабрике в Хобокене. Она учила меня английскому, а я пыталась научить ее итальянскому. Она опекала меня, а потом мы перебрались в город и стали соглашаться на любую работу, какую только могли найти. Но нашей мечтой было трудиться вместе, здесь, в Метрополитен-опера.
– Почему?
– Потому что это лучшая работа в мире, – ответила Энца. – А мы верим, что наше мастерство позволяет нам работать здесь, и от нас будет прок.
– Но конечно же, нам еще многому предстоит научиться. Мы к этому готовы, – добавила Лаура.
– Ну что же… – Серафина пробежалась пальцами по отделанным бисером часам. – Мои родители приехали из Калабрии. А я училась у Джоанны Луизо, выдающейся портнихи. Она была терпелива со мной, научила меня всему, что знала о тканях, драпировке и швах. Без нее меня бы здесь не было. Мне дали шанс.
