Ремо рассмеялся:
– Да, твои апартаменты в Маленькой Италии лучше, чем каюта третьего класса. Но ненамного. Так Господь заботится о нашей скромности. А вот мой кусочек рая. Прошу.
Чиро проследовал за Ремо сквозь заднюю дверь в маленький, закрытый со всех сторон садик. На каменной стене были расставлены терракотовые горшки, из которых выплескивались алая герань и рыжий бальзамин. В центре сада рос старый вяз. Его мощные ветви зеленым балдахином укрывали домик Дзанетти. Под вязом располагалась небольшая чаша из некогда белого мрамора, ныне посеревшего от копоти, – купальня для птиц. По бокам от нее стояли два глубоких плетеных кресла.
Ремо нашарил в кармане сигареты, предложил Чиро, они сели.
– Я прихожу сюда подумать, – сказал он.
– Va bene, – откликнулся Чиро, запрокинув голову и вглядываясь в крону дерева. В Альпах тысячи деревьев. Здесь, на Малберри-стрит, одно-единственное дерево с отслаивающейся серой корой и дырявыми листьями уже было поводом для праздника. – Синьор Дзанетти, я бы хотел платить вам за жилье.
– У нас договоренность, что ты работаешь на меня, а я предоставляю тебе стол и кров.
– Так же было и в монастыре, и ничем хорошим не кончилось. Если я буду платить вам, то почувствую себя в безопасности.
– Я бы не стал искать себе жильца за границей, мне нужен ученик. Письмо от моей кузины, монахини, пришло очень вовремя. Мне нужна помощь. Я пытался обучить пару соседских мальчишек, но толку не получилось. Им нужны быстрые деньги. Наши мальчишки спешат выстроиться в очередь за дневной работой в доках. Нанимаются в бригады, которые строят мосты и укладывают рельсы для железной дороги. Тяжкий труд и хорошие деньги, но они не учатся ремеслу. Профессия сможет поддержать тебя, а простая работа лишь прокормить. Мне кажется, важно уметь что-то делать руками, будь то сосиски или сапоги. Еда, одежда и крыша над головой – вот что нужно всем людям в первую очередь. Если ты умеешь производить что-то из этого, у тебя будет занятие на всю жизнь.
Чиро улыбнулся:
– Я буду изо всех сил работать на вас, мистер Дзанетти. Но, по правде говоря, я понятия не имею, есть ли у меня способности к вашему ремеслу.
– Я обучу тебя технике. Шить обычные ботинки не так уж и сложно, но некоторые люди способны на большее. Я вот в своей мастерской тачаю крепкие башмаки, а есть те, кто творит настоящее искусство. В любом случае у тебя будет кусок хлеба. В мире никогда не переведутся ноги, которым нужна пара ботинок.
Чиро и Ремо откинулись в креслах и задымили сигаретами. Мягкий табак помогал расслабиться после долгого путешествия. Чиро закрыл глаза и представил, что он дома, с Игги, и они вместе курят в церковном саду. Возможно, этот садик на Малберри-стрит станет лекарством от тоски по дому.
Ремо откашлялся.
– Чиро, ты любишь девушек?
– Очень, – честно ответил Чиро.
Ремо понизил голос:
– Тогда тебе нужно быть осторожнее.
– Да, я все понял про рыжую девушку сегодня на пристани, – смущаясь, сказал Чиро. – Во-первых, она мне не то чтобы понравилась. Просто она была хорошенькой и настоящей американкой.
– Это ее работа. Но я говорю о девушках с Малберри-стрит, с Хестер-стрит, с Гранд-стрит. Они примерно твоих лет, и здесь частенько человек десять детей ютятся в трех комнатах. А это очень утомительно. И девушки хотят как можно скорее выскочить замуж. Они ищут работящего молодого парня, который сможет их обеспечивать и заберет из семьи, где они прозябают. – Ремо положил сигарету на камень у подножия дерева.
– И вы думаете, что все девушки с Малберри выстроятся в очередь к Чиро Ладзари, чтобы тот освободил их от страданий? – улыбнулся Чиро.
Ремо тоже улыбнулся:
– Сколько-то точно выстроится.
– Ладно, сэр. Я здесь для того, чтобы работать, – торжественно сказал Чиро. – Я не собираюсь становиться частью этой прекрасной страны. Просто хочу накопить денег и вернуться домой в Вильминоре, найти там хорошую жену и построить для нее дом своими руками. Меня бы устроили садик вроде этого и одна сигарета на ночь в удобном глубоком кресле, где я мог бы посидеть и подумать после тяжелого рабочего дня. Я знаю, это звучит скромно, но для меня это была бы отличная жизнь.
– Так ты не станешь Ромео нашей Маленькой Италии?
– Я этого не сказал. Но ничего серьезного, обещаю.
В дверь протиснулась Карла с подносом, полным пышной сдобы. Там же стояли три стакана красного вина. Чиро вскочил, уступая ей кресло.
– Думаю, мы должны выпить за нашего ученика, – сказала она.
– Вот это по-итальянски, – откликнулся Ремо, подмигнув Чиро.
Каждый год в мае церковь Девы Марии Помпейской на Кармин-стрит устраивала праздник Святой Марии – в честь Пресвятой Матери Божьей. Церковные колокола вызванивали «Славься, Царица», а церковные двери стояли нараспашку, открывая украшенный белыми розами храм. Это был самый важный праздник для девушек прихода, которые в свои шестнадцать пребывали в расцвете юной красоты.
Девушки облачались в белый шелк и диадемы из крошечных атласных розочек, сплетенные женщинами общины. Поверх платьев через плечо повязывали широкие ленты дымчато-розового цвета, называемого «пепел роз». Процессия девушек двигалась по специально расчищенной по такому случаю улице от церкви на Кармин-стрит до Бликер-стрит и обратно. Впереди шел священник в сопровождении алтарников и мужчин прихода, несших статую Пресвятой Матери Божьей.
Этот парад был праздником одновременно итальянским и американским. Как американцы, они имели право маршировать по улицам; как итальянцы, они могли почитать Марию, Мать Матерей. Они надеялись, что Царица Небесная ниспошлет им здоровья, удачи, семейного процветания в ответ на их приношения. Религиозная сторона была лишь частью праздника. А еще это была возможность для окрестных юношей выбрать на Майском празднестве девушку своей мечты.
Чиро стоял на углу, в гуще толпы. Майская Королева была первой красавицей парада. «Felicità, Felicità!» – скандировала толпа ее имя. На Феличите было облегающее платье из белого шелка и длинная кружевная мантилья поверх черных кудрей, трепетавшая на ветру.
Чиро вспомнил, что похожая накидка была на Кончетте Матроччи в церкви Сан-Никола в тот день, когда он сел рядом с ней. При мыслях о Кончетте он больше не чувствовал уколов сожаления, только боль от того, что его отвергли. Мудрый человек оставляет прошлое позади, словно пару башмаков, из которых вырос.
Чиро не отрывал глаз от Феличиты, как и каждый юноша в толпе зрителей. Он видел, как Феличита вытащила из своего букета белую розу и протянула ее пожилой женщине, стоявшей на тротуаре. Этот простой жест был полон изящества, и Чиро его оценил.
«Женщины идут по жизни, не осознавая своей власти. В следующий раз, когда я полюблю, – сказал он себе, – я буду выбирать с умом. Я должен буду убедиться, что девушка любит меня больше, чем я ее». И, произнося эту клятву, Чиро приподнял свою шляпу, приветствуя Феличиту Кассио, Майскую Королеву.
