– Ну что, господин полицейский, убедился? – прохрипел Малинин. – Я не вру, у меня тут полно мяса.
– Вижу, – ответил Самсонов.
Малинин помолчал, глядя на полицейского.
– Ты читал Данте? – спросил он вдруг.
– Что? – растерялся от неожиданности Самсонов.
– «Божественную комедию». Ее в школе проходят.
– А, да, – сообразил старший лейтенант. – Конечно.
– Великая вещь! – серьезно проговорил Малинин. – Я читал ее много раз, некоторые места знаю наизусть. – Он обвел взглядом морозилку. – Это место напоминает мне девятый круг ада. Помнишь, как его описывает Данте?
– Нет, – честно признался Самсонов. – Давно читал, да и не сказать, чтобы поэма мне сильно понравилась.
Малинин усмехнулся.
– Да, нужно иметь… кое-что за плечами, чтобы по достоинству оценить ее.
– Думаю, вы правы, – согласился Самсонов, стараясь не думать о холоде. – Много грехов, например.
Малинин прищурился, но промолчал.
– Стоит ли добавлять к имеющимся новые? – спросил старший лейтенант.
– Только без душеспасительных бесед! – прохрипел Малинин. – Я предпочитаю говорить о литературе. Так вот, господин полицейский, в девятом круге холодно, как в аду викингов. В самом центре располагается ледяное озеро Коцит, и в него вморожены отступники, предавшие… доверившихся. Данте полагал, что нет преступления, страшнее этого, – Малинин помолчал, словно обдумывая что-то. – Главный из отступников, Люцифер, терзает остальных, – продолжил он через несколько секунд, – Иуду, предавшего Христа, Брута и Кассия, обманувших доверие Кесаря. Их наказание длится вечно.
– Кажется, вы видите некий символизм в том, что оказались именно здесь, – заметил Самсонов. – Может, в девятом круге кого-то не хватает? – добавил он, понимая, что сильно рискует, провоцируя Малинина. Но ему хотелось понять, чем руководствовался этот человек, убивая и сдирая со своих жертв кожу.
– Там не хватает очень многих, – медленно проговорил Малинин. – Но, намекая на меня, вы, конечно, правы. Мое место там. – Он помолчал, откашлялся, затем добавил: – Именно поэтому я не люблю «Божественную комедию». Это великая книга, но она меня пугает! Я предпочитаю думать, что ад устроен так, как его описывают буддисты.
– Боюсь, тут я тоже не специалист, – усмехнулся Самсонов.
– Буддийский ад напоминает усеченную пирамиду из восьми слоев. Чем ниже, тем страшнее мучения. На каждом уровне в центре находится горячий ад, а вокруг него – холодный. Сначала идет ад волдырей. На промерзшей долине, окруженной горами, не утихает снежная буря. Обнаженные тела обитателей этого ада покрываются от холода волдырями. Дальше следует ад разбухающих волдырей. Здесь волдыри лопаются, покрывая тела кровью и гноем. В третьем аду трясет от мороза, в четвертом жертвы плачут и стонут от холода. Пятый ад оглашается жутким скрежетом и стуком зубов. В шестом кожа синеет подобно цветку лотоса. В седьмом снежная пурга оставляет на теле кровавые раны. В последнем, восьмом, тело и внутренние органы трескаются от лютого мороза.
– Что-то мне это напоминает, – заметил Самсонов. – Вы проделывали со своими жертвами нечто подобное.
– Да, каждый из них побывал в аду, – согласился Малинин.
– Почему вы просто не убили их, а там пусть они мучились бы в ледяных долинах? Зачем было самому руки марать?
– Знаешь, я много думал об этом. И понял, что не могу рассчитывать на то, что они получат после смерти сполна. Дело в том, – при этих словах Малинин заговорщицки понизил голос, – что я не уверен в существовании ада! Вдруг никаких кругов и уровней нет? И эти… ну те, кого я убил, просто канули бы в небытие? Я не мог рисковать. Они заслужили страдание, а не легкую смерть!
Самсонов помолчал, обдумывая его слова.
– Я не понял, почему вы предпочитаете буддийский ад, – сказал он через некоторое время. – По-моему, он не лучше того, который описал Данте.
– Наверное, так и есть. Но я не успел сказать о самом главном: хотя пребывание в каждом последующем аду в двадцать раз дольше, чем в предыдущем, мучения в буддистском аду не вечны. В конце концов негативная карма исчерпывается, и можно переродиться в высших мирах.
– Об этом вы и мечтаете?
Малинин криво усмехнулся:
– Смею ли я мечтать? Всего лишь надеюсь. – Он взглянул на часы. – Но мы заболтались. Я рассказал тебе кое-что о себе, может быть, удовлетворил любопытство. А теперь иди и передай шишке, которая будет решать, дать ли мне машину, что отстреливать заложников я начну через четверть часа. Если автомобиль не окажется перед магазином, конечно.
– Или если вы не замерзнете тут, – сказал Самсонов. – По-моему, через пятнадцать минут пневмония всем тут присутствующим обеспечена.
– Не о нашем здоровье заботься, а об их жизнях. – Малинин повел поверх голов заложников рукой, и полицейский увидел, что в ней зажат пистолет. – Все, хватит болтать!
Самсонов вышел из морозильника, стараясь не глядеть на заложников.
– Ну что будем делать? – спросил Дремин.
Ему и остальным был слышен весь разговор.
Командир спецназа отвел Самсонова в сторону и заговорил шепотом:
– Никто не даст ему машину при условии, что он уедет вместе с заложниками! Что за бред?! Он должен понимать, что…
– Он понимает, – перебил Самсонов. – По-моему, просто тянет время, но зачем ему эти несчастные пятнадцать минут?
– А нельзя просто дать ему эту машину? – вмешался подошедший Дремин. – Десять заложников он отпустит, а это лучше, чем рисковать жизнями двенадцати человек. Разве нет?
– Математика тут не очень-то уместна, – ответил Самсонов, – но в принципе, конечно, каждый освобожденный заложник играет нам на руку. Вот только проблема в том, что мы не будем знать о судьбе оставшихся двух заложников.
– Но зато, если машина не окажется перед магазином через пятнадцать… – Дремин взглянул на часы, – нет, уже двенадцать минут, мы точно будем знать о судьбе одного из заложников. Предположительно, сопливой девицы, которая раздражает Малинина.
– Нужно дать ему машину, – сказал Самсонов.
Командир спецназа покачал головой.
– Это уж точно не в нашей с вами компетенции.
– А у нас есть десять минут, чтобы прозвонить всю цепочку и получить разрешение?
– Вряд ли.
– Получается, мы в тупике?
Все трое замолчали, уставившись друг на друга.
– Пусть берет машину, – проговорил наконец Самсонов. – По крайней мере, здесь никого не убьет. И я не думаю, что он застрелит двоих заложников, если мы дадим ему уйти.
Командир спецназа недовольно поцокал языком.
– Но мы не можем дать ему уйти, – сказал он. – Только не после того, как он взял заложников. Как вы себе это представляете? Тогда заложников будут брать каждую неделю все, кому не лень. Бросим светошумовые и пойдем на штурм. Ничего другого не остается.
