– Объявят в розыск. А куда бежать? Олимпиада закончится, и отпустят. На кой ляд мы им здесь сдались? – разъяснил мужчина.
Перебравшись в тень барака, он поправил на костистом носу очки, обмотанные по центру дужки синей изолентой, вытащил из-под себя толстый потрёпанный журнал в голубой обложке. Пол опять включил режим панорамы, удерживая объект в кадре.
Он отметил, что происходящее не пробуждает в инвалиде ни негодования, ни протеста. Происходящее для него обыденно и привычно, а значит, совершенно естественно. Дела житейские.
К отправлению поезда Пол опоздал на сорок восемь минут. Лизы на перроне не было. Он нисколько не сомневался в том, что она долго ждала его, тревожилась, не находила себе места, потом развернулась и ушла. Он представил себе, как она, нервно накручивая прядь волос на палец, то и дело поглядывает на стрелки круглых часов, вмурованных над входом в здание, ещё не веря в его предательство. А что должна была она думать, не зная правды?
Когда раздосадованный на себя и Иржи, в большей мере – на него, Пол направлялся к стоянке такси на привокзальной площади, из толпы вынырнули двое в белых форменных рубашках и кепи с красными околышами. Крепко придерживая за локти, вежливо пригласили проехать с ними в отделение. Кратко пояснили: «Для установки личности». Личность его установили быстро. При досмотре вещей изъяли фотоаппарат, несколько непроявленных фотоплёнок и блокноты с путевыми заметками о жизни в Союзе.
Официальное обвинение ему предъявили через сорок восемь часов по статье «шпионаж». Оказалось, он посещал стратегические объекты, не имея на то официального разрешения.
Доказательство его невиновности заняло больше года. Дяде Джону пришлось привлечь лучших адвокатов Нью-Йорка и раскошелиться на солидные гонорары.
Но за семнадцать месяцев, проведённых в Лефортово, Пол неплохо овладел просторечным русским сленгом.
А сейчас, спустя почти тринадцать лет, он стоит на лестничной площадке парадной лестницы медицинского института в заштатном сибирском городе и не знает, как рассказать Лизе обо всём, что случилось с ним тогда, и – главное – объяснить, зачем он здесь теперь.
Глава тринадцатая
Возвращение
ТОМСК. АПРЕЛЬ 1993 ГОДА
Любой отрезок времени имеет свой вкус, запах и неповторимую мелодию. Июль восьмидесятого для Лизы навсегда связан с ореховым привкусом рокфора, терпко-кисловатым бордо Шато Сутар Сент-Эмильон из узкой бутылки с покатыми плечиками и ложбинкой для осадка, медовым ароматом цветущих лип и голосом Барбары Стрейзанд с её «Woman in Love». Это была её маленькая тайна: фото в старом учебнике анатомии и звучащее в ушах неповторимое серебристое сопрано:
«With you eternally mine
in dreams there is
no measure of time.
We planned it all at the start
that you and I
would live in each other’s hearts.
We may be oceans away.
You feel my love
and I hear what you say.
No truth is ever a lie.
I stumble and fall
but I give you it all…»1
Фотография всегда лежала в старом учебнике анатомии на пятьсот седьмой странице, между гипоталамусом и промежуточным мозгом, куда она её засунула, вернувшись из Москвы. В книгу никто, кроме неё, не заглядывал. Цветное моментальное фото, сделанное уличным фотографом на фоне Большого театра у фонтана. Он – загорелый, в спортивной рубашке «поло», удлинённые волосы кажутся выгоревшими. Руки, занятые мороженым – эскимо «Ленинградское» – вытянуты вперёд. Стояла чудовищная жара, таяло не только мороженое – таял асфальт. Её волосы ветром отнесло назад. Они смеются оттого, что эскимо потекло и есть его совершенно невозможно. Вот оно – счастье, думает Лиза. На фотографии она смотрит не в объектив, а на Пола и улыбается широко и открыто, а не как обычно – уголком рта, не разжимая губ. Как никогда и никому больше… Она вообще тогда не сводила с него глаз, не верила, что смогла затмить других.
Огромный жёлто-мраморный вестибюль гостиницы «Космос» привёл её в оторопь. Сначала она споткнулась о непроницаемо оценивающий взгляд швейцара на синие джинсы, украшенную вышивкой льняную распашонку и босоножки на платформе. Ей не хватает столичного блеска, поняла Лиза. Пока Пол долго и терпеливо объяснялся с администратором – дамой, давно за пятьдесят, взглянувшей на неё с брезгливым интересом, она осмотрелась. У барной стойки толклись три ярко-раскрашенные девицы в вызывающе коротких юбках. Подавая ключи от номера, администратор изогнула губы в слащавой улыбке, с превосходством чопорной благовоспитанности. Лиза покраснела, запоздало растолковав оценивающие взгляды персонала. Ей захотелось стать незаметной: съёжиться, уменьшиться вдвое или даже вовсе исчезнуть. Пол, почувствовав её смятение, обнял за плечи и провёл в лифт. Рядом с ним она чувствовала себя маленькой и защищённой. Они поднялись на четырнадцатый этаж. Прошли по ковровой дорожке довольно узкого коридора в номер.
Пол медленно наклонился к ней, коснулся лица горячими губами, ненасытными и требовательными. Сердце Лизы отчаянно колотилось. Она умирала в его объятьях и вновь воскресала.
Охваченная нежностью, Лиза боялась наскучить ему, боялась, что эта неделя окажется одним из снов, которые заканчиваются ничем. Счастье переполняло её, но не покидало ощущение, что всё это временно, ненадолго. Так и случилось. Их семидневная любовь прервалась внезапно. Она вычеркнула его из жизни, но не смогла вычеркнуть из памяти. От того лета остаются яркие воспоминания, как вспышки протуберанцев, фотография и Пашка. Нестерпимо-жгучая обида отвергнутой женщины давно растворилась в истории с гэбистами, прояснившей внезапное исчезновение Пола, и только горьковатый привкус несбыточных ожиданий изредка бередит душу. Вчерашний звонок из небытия всколыхнул прошлое, но Лиза удивляется вялости своих чувств. Произошло то, о чём она запрещала себе даже мечтать: Пол умоляет о встрече, но его голос оставляет её бесстрастной, а просьба – безучастной. У неё совсем не осталось эмоций – даже на него. Она старательно избегает догадок о причинах его появления в Томске.
Тяжёлый, в твёрдой обложке мышиного цвета учебник анатомии изрядно потрёпан на сгибах и уголках. На пятьсот седьмой странице между гипоталамусом и промежуточным мозгом пусто. Она несколько раз перелистывает книгу, переворачивает и трясёт, удерживая за крылья обложки, но фотография не выпархивает к ногам. Отсутствие фото Лизу не огорчает – она сразу догадывается о связи между пропажей снимка и Пашкиным исчезновением. Это только подтверждает её вчерашнее предположение. «Если сын обнаружил фотографию, то не мог не заметить своего сходства с Полом. Он всё понял и захотел разыскать его, решил, что отец живёт в Москве. Но если Пашка его ищет там, а Пол появляется здесь, возможно, ему что-то известно о сыне? – рассуждает она. – Это нелепость: он даже не знает о его существовании», – говорит часть её мозга, но утренняя решимость – не встречаться с Полом – уже поколеблена. Через несколько минут она назначает ему встречу. Только ради сына.
