Скинув с себя тулуп и поддоспешник, Алексей вытянул из порток низ исподней рубахи и резко рванул её край. Однако рубаха не поддалась, крепка была.
Сбегав за саблей Прохора, он надрезал льняную рубаху и, оторвав подол в виде длинной полосы, перевязал Прохору шею. Своей саблей – да и ножом тоже – он не стал пользоваться, на них была свежая кровь.
Подобрав свою саблю, Алексей обтёр её снегом и вбросил в ножны. Из обезглавленного трупа вытащил нож, вытер его об армяк убитого и тоже вложил в ножны. Потом опустился перед Прохором на колени:
– Эй, парень! Ты жив?
Прохор дышал – из его рта в ритме дыхания появлялось облачко пара.
Алексей обтёр снегом лоб и щёки новика. Прохор вздрогнул и медленно открыл глаза. Взгляд его был мутным, зрачки закатывались под лоб.
Алексей бегло осмотрел новика. Ран не видно. Тулуп, правда, с порезами, но крови нет. Он ощупал, согнул-разогнул ноги Прохора – вроде всё нормально. Однако, приподняв голову новика своей рукой, обнаружил, что ладонь мокрая от крови. Понятно, по затылку парню досталось.
– Проша, соберись с силами! Дай-ка я тебя посажу!
Он приподнял Прохора и посадил его. Тот уперся руками в заснеженную землю и сидел покачиваясь, но не падал.
Алексей побежал за лошадью Прохора, привёл её под уздцы. Подсадив Прохора в седло, практически – чуть не перекинул. Вдел ноги новика в стремена.
– Проша, посиди немного, я с татями разберусь.
Не хотелось Алексею раненых разбойников в живых оставлять. Очухаются, уползут в свои берлоги-землянки, отлежатся и снова пакостить будут.
Алексей подходил к телам и без разбора – живой, раненый или уже мёртвый – рубил саблей. Враг должен умереть! Излишняя жестокость всегда ему претила, но он руководствовался поговоркой «Труп врага хорошо пахнет».
Завершив дело, он вернулся к Прохору и по пути подобрал его саблю. Оружие бросать негоже, за него деньги плачены. Саблю вбросил в ножны Прохора.
Свистом подозвав свою лошадь, взлетел в седло. Кабы не слабый сейчас Прохор, можно было бы по следам на снегу выйти к укрытию разбойников и разорить его. Но Прохору покой нужен, вероятно, сотрясение у него.
Взяв поводья лошади Прохора, он слегка пришпорил свою, и они двинулись. Однако, оглянувшись на всякий случай, Алексей увидел – Прохор качался в седле. Не пойдёт так! Свалится ещё и вдобавок ко всему кости переломает.
Алексей спрыгнул с седла, обошёл трупы разбойников, снял с них поясные ремни, связал их и привязал Прохора к седлу. Вот теперь можно было потихоньку ехать.
Те пяток вёрст, что мигом пролетели по дороге сюда, обратно они преодолели часа за два. Алексей всё время оборачивался и смотрел – как там Прохор?
Их процессию заметили из имения – навстречу выбежали Захарий и Иван. Он развязали ремни, бережно сняли Прохора и занесли в воинскую избу. Захарий спросил:
– Что случилось?
– Разбойники. По голове ударили, а на шее – царапина. Жить будет.
– Уже лучше. Иван, чего встал? Беги лошадей рассёдлывай – и на конюшню.
Прохора раздели и уложили на полати.
– Ему покой нужен.
Прохора не беспокоили неделю. Молодой организм и здоровое, тренированное тело взяли своё, и новик быстро пошёл на поправку. И рана на шее как-то незаметно затянулась.
– Ничего, шрамы только украшают мужчину, – успокаивал новика Алексей.
Неудобно было ему перед боярином. За Прохора он отвечал, а получилось – едва не потерял парня.
Боярин укорял сперва, а потом приехали соседи:
– От дворовых людей твоих слышали – ратник у тебя ранен.
– Вам-то что с того? – удивился Кошкин.
– Знать желаем.
– Неуж в нехорошем замечен? Захарий, позови Алексея и Прошку.
Когда ратники вошли в горницу, боярин нахмурил брови:
– Где набедокурили? Вот боярин Голутвин с людьми приехал, бает – в нехорошем вы замечены.
– Как на духу, Корней Ермолаевич, никуда не встревали. Ехали в Киструс, на лесной дороге разбойники напали числом превосходящим, бились мы.
Боярин кивнул:
– Так ты мне сказывал.
Он повернулся к Голутвину:
– В чём кляуза-то?
– Боярин, а кто о кляузе говорил? – несказанно удивился тот. – Мы знать желали, откель ранение у ратника?
– Узнали теперь?
– Узнали. Премного довольны и благодарны. Вожак-то их вместе с людишками из Касимовского ханства пришёл, там разбойничал. По его пятам погоня шла, так он к нам на Рязанщину перебег и здесь злодействовал – с осени, почитай. Несколько деревень разорил, боярина Тютчева едва живота не лишил.
– Надо же, не знал. Далее-то что?
– Людишки мои с обозом шли да на мертвяков наткнулись. Много их было, как будто сама смерть с косой прошла. В одном мертвяке вожака опознали – лица-то своего он не скрывал. Стали спрашивать, кто порядок навёл, разбойников порешил. Оказалось – твои.
Брови у боярина расправились, складки на лице разгладились – Кошкин расцвёл.
– Я уж о худом подумал поперва, хоть и сомневался. Алексей – воин опытный, в плохом не замечен, я ему калиту свою доверить могу. Ах, шельма! Мне-то как обсказал? Разбойники, бает, напали, да побил он их. Я и подумать не мог, что их там целая ватажка была!
– Герои! Вдвоём против десятка! От общества поклон низкий, – боярин Голутвин встал и в самом деле низко поклонился. Люди его тоже поклон отбили.
Такое дорогого стоило. Не по чину боярину боярскому сыну кланяться.
Алексей смутился, а Прохор и вовсе стоял с открытым ртом. Он только-только после ранения оправился, а тут вызов, обвинения непонятно в чём, затем вот поклоны… Как говорится – из огня да в полымя.
Кошкин на радостях от встречи с боярином Голутвиным да от добрых вестей приказал стол накрывать. Не чужие воины дело доброе сотворили, стало быть – боярину почёт. Под его рукой ратники, воинам слава, ему – хвала.
За столом после тостов о встрече Голутвин сказал, что разбойники бесчинствовали под Дорофеевым, Кидусалем, а теперь вот под Киструс добрались.
Кошкин тут же прикинул – до его имения не так-то много и оставалось. Выходит, Алексей с новиком и его имение сохранил, людишек уберёг.
Когда отдали должное закускам, бояре заговорили о посевной. Через месяц снег уже таять начнёт, а там и до посевной рукой подать. И строиться надо – забор каменный ставить, благо известь в яме уже полгода гасится. Да и избу для холопов ставить надо, в людской теснота. А там и конюшню расширять придётся. Много забот у боярина – с весны до глубокой осени. Боярина земля кормит, её обихаживать надо, без рабочих рук не обойтись.
