По тактике ушкуйники многое переняли от варягов – те же нападения с реки или моря, и даже секира была скандинавского типа. Не брезговали они и арбалетом. Варяги не применяли такого оружия, а в западных странах арбалет считался оружием черни, наёмников, подлого сословия.
У далёкого берега возникла и стала приближаться к ушкуйникам точка. Вскоре стало видно, что это летит птица. Не морская, вроде чайки, а сухопутная.
Никита подивился ещё:
– Чего тут ворону делать? Он над морем не летает.
– С чего ты взял, что это ворон?
– Так чёрный как смоль. Ты видел других таких чёрных птиц?
Ворон подлетел, уселся на борт ушкуя, совсем недалеко от Алексея и Никиты. Выглядел он усталым и часто дышал.
– Чего его сюда занесло? – не унимался Никита. – Если бы коршун за ним гнался – тогда понятно. А то ведь один летел! Ручной, что ли?
Алексей отломил кусочек лепёшки и протянул на раскрытой ладони птице.
Ворон наклонил голову в сторону, посмотрел на угощение одним глазом и стал бочком-бочком подвигаться к Алексею. Схватив кусок, прижал его лапой к планширю и начал клевать. Наевшись, каркнул, как будто благодаря.
– Точно, ручной. Хозяина ищет, что ли? Говорят, вороны по триста лет живут. Брешут, поди…
Алексей только пожал плечами. Он не орнитолог, таких тонкостей не знает, хотя легенды о долгожительстве воронов слышал. И почему-то все они были посвящены связи воронов с тёмными, злыми силами. На взгляд Алексея – чушь. Это как змеи и жабы у злых колдуний – непременный атрибут.
Никита всмотрелся в береговые очертания.
– Был я как-то в этих местах, похоже – туда идём.
– Куда?
– В деревню чухонскую.
– Корней говорил о городе.
– Он дальше будет.
Вода билась о форштевень, на котором красовалась диковинная морда медведя, брызгами залетала внутрь ушкуя.
На ворона брызги тоже попадали, и он отряхивался время от времени, но не улетал, сидел рядом с людьми.
Алексей медленно протянул руку и пальцами погладил голову птицы. И вдруг – как будто разряд электрический получил. В голове мысли разные возникли, в основном о службе в Византии, Острис вспомнился. И без какой-либо связи с предыдущими событиями.
Он отдёрнул руку.
– Чего так? – встревожился Никита. – Клюнул тебя ворон?
– Нет, вспомнилось разное.
– Ох, не к добру это. Гони его.
– Пусть сидит, не мешает.
Что-то, какое-то непонятное чувство мешало Алексею прогнать приблудную птицу, как будто между ним и вороном установилась незримая связь.
Передний ушкуй повернул вправо, к берегу. За ним цепочкой – остальные.
Когда их ушкуй ткнулся носом в берег, Корней скомандовал:
– Забираем оружие и идём берегом. Не шуметь, оружием не греметь – деревня близко.
В пару минут ушкуйники выбрались на берег. Почти четыре десятка опытных, хорошо вооружённых воинов представляли грозную силу – слабаков на суда не брали. Да и тренировки постоянные – гребля на вёслах – здорово укрепляли мышцы.
Гуськом, один за другим ушкуйники двигались вдоль берега. На опушке остановились, сгрудились вокруг старшего, кряжистого воина лет сорока. Алексей ещё подивился: в ширину и в высоту – почти один размер.
– Без нужды не убивать. Тем, кто сопротивления не окажет или безоружен вовсе, никаких поджогов! Дым потому как издали виден. Делаем быстро дело, забираем всё ценное – и к ушкуям. Сигнал к отходу – труба. – Он поднял над головой рог наподобие охотничьего.
Слушали молча.
– Разделитесь наполовину. Одна часть идёт вдоль берега, чтобы жителей от лодок отсечь, другая забирает ближе к лесу – окружаем. Тогда ни один не уйдёт. Те, кто по берегу пойдёт, – вот вам воевода. – Коренастый подтолкнул вперёд ушкуйника довольно сурового вида. Лицо как из камня высечено – одни прямые линии, взгляд жёсткий.
– Кто не знает – его Евстафием зовут. А другую половину я поведу, Мефодий.
Алексей обратил внимание, что среди воинов не было кормчих, видно – остались на своих судах для охраны.
– Коли всё понятно – с Богом!
Вся команда ушкуя Корнея попала в первую половину, которая двигалась вдоль берега.
От опушки сразу припустили бегом.
На половине пути их заметили, и в деревне поднялись тревожные крики, заметались люди. Несколько чухонцев, которые называли себя саамами, бросились к лодкам. Коротко щёлкнули арбалеты, которые имелись у воинов другого ушкуя, и бегущие упали.
Несколько уцелевших чухонцев бросились назад, под укрытие изб.
Странные это были жилища, Алексей в первый раз видел такие. Он всегда думал, что изба «на курьих ножках» бывает только в сказках о Бабе-Яге, а здесь он увидел их воочию.
В местностях, сырых летом и снежных зимой, деревянные избы ставились на столбы. Собственно, не на столбы даже. Дерево срезалось на высоте выше человеческого роста, выкапывалось вместе с корнем и вновь вкапывалось уже на месте строительства избы. Таких опор было много, и обязательно четное количество: четыре, шесть, восемь – в зависимости от размеров избы. Для того чтобы эти своеобразные сваи не гнили, их окуривали дымом, коптили. Такие опоры назывались «обкуренные ножки», а после сокращения – «курьи ножки». В сам дом вела лестница, а под домом, в защищённом от дождя месте, лежала домашняя утварь вроде бочонков, запасных вёсел, сетей – саамы промышляли рыбной ловлей, охотой.
Ушкуйники растянулись цепью, отрезав чухонцев от берега, от лодок, и стали медленно приближаться к избам.
Люди кинулись было к лесу – искать спасение в дремучей чаще, но и оттуда показалась цепь чужаков.
Женщины и дети стали укрываться в избах, запирая двери, а мужчины похватали оружие – рыбацкие ножи, кистени, дубины. Оружие незатейливое, но тем не менее смертоносное.
Но обе цепи ушкуйников сомкнулись в одно кольцо, окружив мужчин. Те сгрудились в середине деревушки, прижавшись спинами друг к другу, и смотрели затравленно. Ещё бы! Жили спокойно, ни на кого не нападали, и вдруг – чужаки с явно недобрыми намерениями. Столкновения врукопашную, большой крови ещё не было, если не считать двух убитых у лодок на берегу.
Вперёд выступил Евстафий и сказал по-русски, а потом повторил на саамском:
– Бросайте оружие, сдавайтесь. Тогда мы никого не тронем. Отдайте шкурки и серебро – и мы уйдём. Богом клянусь!
Саамы слушали и не верили. Если оружие бросить, не перебьют ли их, как бельков неразумных на льду?
Однако разум возобладал над страхом и сомнениями. Вперёд выступил пожилой рыбак:
– Шкурки отдадим, а серебра нет. Рыба есть солёная и копчёная, не продали ещё.
