До дома Данелянов, расположенного на самой окраине Ханьи (удобно как для контрабандистов, так и для заговорщиков, оценил я), я добрался самостоятельно. А вот до синагоги меня уже проводил Карен. Как и предупреждал Тед Джонсон, найти Сарочку было совсем несложно. Молоденькая симпатичная еврейка, до удивления напоминавшая жену самого Теда в молодости. Впрочем, что тут удивляться, сестры же!
Вот только проку от этого не было. Сарочка наотрез отказалась покидать Ханью и повторила, что скоро выйдет замуж. После чего подхватила под руку своего спутника, молодого человека лет тридцати, и скрылась за воротами ближайшего к синагоге дома.
Кстати, молодого человека Карен опознал, это был некто Ян Гольдберг, один из самых богатых менял Ханьи, и дом, в котором скрылись они с Сарочкой, принадлежал ему. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы вычислить, кто жених. Впрочем, поскольку просьбу Теда я выполнил, сестру его Розочки нашел и убедился, что уезжать она не хочет, мне оставалось только вздохнуть с облегчением, откланяться и отправиться обратно в усадьбу Анны Валерьевны…»
Крит, Ханья, 24 октября 1896 года, суббота
Карабарс был вовсе не так наивен, как представлял себе Рабинович. Нет, он, разумеется, как и положено правоверному, не занимался ростовщичеством. И держался подальше от векселей. Но что такое аваль, как и любой житель Крита, занимавшийся в прошлом торговлей и контрабандой, знал. Пусть и в общих чертах. Но иногда бывает так выгодно представить себя невинной овечкой, обманутой хитрым прохиндеем.
Сейчас же правда заключалась в том, что ему действительно были нужны деньги. Именно ему самому, а не Сотне. Причем так, чтобы ребята из Сотни ничего о том, что деньги у него появились, не узнали. А то, что выданные авали на векселя потом, скорее всего, придется «отрабатывать», юзбаши не пугало. Напротив, в мутной водичке «наведения порядка» он рассчитывал получить при расчетах дополнительный куш. Ведь его «партнеры» имеют связи в верхах Империи османов. И наверняка сумеют прикрыть его. Так же, как прикрыли и в момент создания Сотни, и при последующих операциях.
А вот деньги, почти две тысячи лир, так неожиданно упавшие ему в руки, сотник посчитал просто подарком судьбы. Война вообще хорошее время для некоторых видов бизнеса, а для бизнеса, не совсем одобряемого законом, – и вовсе золотая пора! Сотник оценил выгодность бизнеса «своих партнеров». И давно хотел заняться тем же самым. Нет, о равной конкуренции он не помышлял, но хотел хоть «ручеек» отвести от текущей к ним «золотой реки». При этом противозаконность его не смущала. Вернее, он ее не видел. Сейчас он был здесь высшим законом, его олицетворением. Он и его Сотня! А он считал, что древние правила османов, позволяющие обращать побежденных на войне в рабство, справедливы! Куда справедливее той бумажки, что утвердил несколько десятков лет назад султан, пытаясь не слишком раздражать своих европейских партнеров по торговле и политике.
Нет, ни противозаконности, ни аморальности в своих планах Арслан не видел ни крупицы. Его останавливала опаска, да нет, даже не опаска, а твердая уверенность, что его «партнеры» не потерпят конкурента. Поэтому его участие в схеме должно было быть тайным. Встретил кого-то, передал партию «живого товара» и снова занялся делами Сотни. А торгует пусть партнер. Такого партнера, готового рискнуть головой ради бешеной прибыли, Арслан давно присмотрел. Разумеется, среди евреев. А где ж еще? Работорговлю в Империи османов издавна держало именно это племя. И осторожно с ним переговорил. Схема представлялась Арслану крайне простой. У него есть товар, партнер находит каналы сбыта, прибыль делят пополам… Но оказалось, что все куда хитрее. И, чтобы получить деньги, их сначала надо потратить. На взятки, на содержание «живого товара» во время пути, на транспортировку, кормежку, охрану… Нет, вложения были не так уж и велики, но проблема была в том, что потребной для начала бизнеса суммы не было ни у одного из партнеров. Теперь же эта проблема была решена. И сотник уже заранее пускал слюну, представляя размер грядущего барыша.
Но поскольку оба партнера были заинтересованы в том, чтобы их связь оказалась не раскрыта как можно дольше, встретиться договорились за городом, подальше. И обязательно в субботу. Обсудить надо было многое, так что Карабарс отвел на беседу весь субботний день целиком.
«И никаких подозрений! Ведь всем известно, что в субботу евреи не ведут никаких дел!» – зло усмехнулся про себя Карабарс.
* * *
Янычар не привык терять время, поэтому хоть вся Сотня постаралась воспользоваться отсутствием начальства и занималась в эту субботу своими делами или просто расслаблялась, как могла, он погнал своих молодых бойцов учиться.
Но даже его немалому запасу сил существовал предел, и потому, когда они возвращались в казарму, чавуш мечтал о том же, о чем и его бойцы, – напиться водички, умыться да сытно, вволю перекусить. А там и вздремнуть пару часиков, прогоняя накопившуюся усталость. Но, видно, не судьба. На самой окраине города их встретил Чернильница. Подбежал к ним и визгливым, срывающимся от долгого бега голосом прокричал:
– Янычар! Он – в городе! Тот русский… Я его сам видел, возле синагоги… Стоял и с девчонкой какой-то разговаривал. А сейчас обратно в усадьбу идет. Задержать бы его, а? Жаль, сотника нет… Ну, я к тебе и рванул, офицеры-то не в курсе… А его точно стоит задержать!..
Янычар замер, оценивая ситуацию, а потом довольно, по-волчьи осклабился. Молодые бойцы, разглядевшие выражение его лица, невольно попятились. Нет, верно его прозвали. Настоящий янычар и есть. Матерый, битый волчара. Жестокий, жесткий.
– Молодец! Это ты верно сообразил! Ну что ж… Говоришь, он этой дорогой идет? Ну и хорошо!
Янычар быстро отобрал семерых бойцов, успевших хоть как-то понюхать пороху, а остальных велел Чернильнице отвести в казарму.
– И не вздумайте там болтать! Узнаю, что кто языком треплет, этот самый язык с корнем вырву! – пригрозил он.
А потом повернулся и погнал свой неполный десяток оборудовать засаду. Нет, в том, что восемь вооруженных бойцов легко повяжут одного прихрамывающего и невооруженного мятежника, Янычар не сомневался. Но место надо было выбрать такое, чтобы тот убежать не мог. И чтобы свидетелей не оказалось. Да еще так, чтобы русский точно прошел через это место. Тропинок-то хватало.
В итоге чавуш разбил своих бойцов на две тройки, засевшие в кустах по обе стороны дороги, и выставил по одному бойцу в наблюдение впереди и сзади. Если по дороге кто пойдет, кроме русского, они, по ситуации, либо задержат ненадолго, либо сигнал подадут.
* * *
Я шел, не торопясь, и любовался окрестностями. Все же есть что-то такое в сочетании «горы и море», что заставляет любоваться ими даже совершенно не склонного к сантиментам человека. Кроме того, спешить мне было некуда. К занятиям можно было готовиться завтра, основные молитвы я уже разучил, в прошлое воскресенье даже прошел исповедь и причастие, хоть слова для исповеди и пришлось подбирать тщательно. Кроме того, я отыскал Теду и Розе их драгоценную Сарочку, так что теперь можно никуда не спешить и поберечь ногу, снова начавшую побаливать.
