– Да нет, Коленька, ты не понял! Я за тебя хочу замуж!
Я приподнялся с полки. Достал из сумки бутылку вискаря, налил половину чайного стакана с подстаканником и выпил. В этот момент поезд дернул. Я закашлял. Подпрыгнувшая Вероника кинулась ко мне и начала остервенело стучать по спине.
– Хва-атит, хватит! – Я еще раз откашлялся и налил еще немного виски.
Конечно, я читал, что воспитанницы, туда-сюда, влюбляются в своих воспитателей и все такое. Но ко мне, как хотелось думать, эта бодяга, естественно, никак не относится. А тут нате! Я растерялся.
– Ты, это самое, как ее, кончай! Какой я тебе муж! Ты в своем уме! – От волнения я опять плескал виски в стакан. – Выкинь эту дурь из головы! Ты с ума сошла!
– И что, ты меня совсем не любишь? – Вероника села рядом и осторожно погладила меня по голове.
От этого прикосновения я дернулся и запрыгал бабуином по клетке купе.
– Все, этот маразм закончили! Этого мне только еще не хватало! Да ты что, вообще думаешь, о чем говоришь?! – Я ходил туда-сюда между полками. Два шага до двери, два шага назад, к столику.
Мне вдруг захотелось быстренько-быстренько, просто немедленно, исчезнуть из этого вагона, поезда, планеты и очутиться в безвоздушном пространстве где-нибудь в районе колец Сатурна. Почему именно там, я не знал, но был точно уверен, что там наверняка нет ни Вероники, ни невнятной Маринки Голиковой, ни идиотской журналистики, вообще никого нет, даже меня! В этот момент у меня дико заболела голова, и я вернулся на грешную Землю. Вероника смирненько сидела перед столиком и ждала, когда у меня кончится истерика. Я с размаху сел.
– Значит, так. Ты мне этого не говорила, я этого не слышал! И как вообще такая мысль могла втемяшиться в твои куриные мозги!
– А что, разве я уродка какая! Ты мне всегда говорил, что я очень симпатичная и привлекательная! – Вероника кокетливо подергала плечами и грудью. – Говорил?
– Да говорил, говорил, ну это так, как бы тебе сказать, условно-фигурально, что ли… – Я уже совсем начал запутываться.
– Да я же тебя люблю, – тихо сказала Вероника.
О господи! Ну зачем я вляпался в эту дурацкую воспитательную комедь! Кто меня тянул за голову, за ногу, за язык заниматься этой благотворительностью! Ведь какой-нибудь подобной дурью все это обязательно должно было закончиться. И ты знал это! Какое вообще я имел право влезать в чужую жизнь!
– Я же серьезно вполне говорю, думала, ты будешь рад, – как-то подозрительно задумчиво протянула Вероника.
– Так, Вероника, повторяю, чтобы этого детского лепета я больше не слышал!
– Хорошо, давай отложим разговор, – неожиданно рассудительным тоном сказала девушка.
– Не отложим, а прекратим. – Я отвернулся и накрылся одеялом с головой. За перегородками пьяные педики орали песню про ягоду малину.
Под утро, выйдя из купе, я опять увидел голого прапорщика. Он задумчиво, в профиль, стоял в проходе у окна. Впереди у него зорко стоял на страже строго выпрямившийся член, в заднице торчала сигарета и дымилась. В руке он держал еще одну. Незажженную.
– Извините, пожалуйста. У вас прикурить не найдется?
Я протянул зажигалку.
– Спасибо. Вроде подъезжаем.
Я кивнул и пошел собираться.
Какой-то невыспавшийся водила с полчаса крутил баранку в разные стороны, пока мы в рассветной темноте не дотрындыхали до гостиницы. Единственно приличный отель располагался в самом центре города, в дореволюционном здании торговых рядов. Эти приземистые и длинные сооружения с колоннами есть во многих уездных городках. Особенно в тех, которые с претензией на значительность. А Углич, несмотря на очевидную захолустность, на нее претендовал. Сонная белобрысая служительница выдала ключи от единственного двухкомнатного номера и, видимо на автомате, спросила:
– Вам, это, девочки не нужны?
Я махнул рукой:
– У меня с собой!
– А-а, – протянула, позевывая, администраторша. – В Тулу со своим самоваром…
– Ну, допустим, здесь вроде не Тула, – поднимался на второй этаж я. – И вот еще что: по всякой ерунде меня с утра не дергайте. Пока сам не проснусь!
В номере я бухнулся на кровать, достал из сумки початую бутылку виски. И начал вливать в себя разнокалиберными порциями. То поменьше, то побольше. Для разнообразия. Я смотрел в сереющее утро. Где-то орали петухи. Надо ложиться спать. И завтра, уже сегодня, конечно, на Волгу.
– Ты как там, барышня?! – крикнул я в другую комнату, разделся и полез под одеяло.
– Я сейчас, – отозвалась Вероника.
Глотнул еще граммов сто пятьдесят. Вошла Вероника. Она была совершенно голая, только на плечи была наброшена белая прозрачная дребедень. Темные соски на размашистой груди резко оттенялись наступающим в окне утром. Плоский живот нехотя сужался к полумраку.
– Ты, это, чего?!
Вероника молча подошла к кровати и забралась под мое одеяло.
– Ты, это самое… Брось, брысь! – Я попытался выскочить из кровати, и со второй попытки, запутавшись в мыслях и коленках, мне это все же удалось.
На кровати осталась лежать девушка, которую в тот момент, да фиг с ними, с обязательствами, мне очень хотелось.
– У-у-у… – Я заметался по номеру. Выпитый вискарь шумел в башке и напропалую советовал всякие глупости.
Вероника спокойно следила за моими беснованиями.
– Ну-ка, марш к себе в комнату, – дрожащим голосом сказал я. И добавил: – Ну пожалуйста…
– Коля, я же тебе говорила, что я тебя люблю и что лучше тебя нет на свете.
Ничего не найдя лучшего, я схватил свое верное лекарство от любви – бутылку и помчался в сортир. Судорожно закрыл дверцу. Сел на унитаз и жестко ополовинил пузырь.
«Какой бред! Это же девки обычно в туалете прячутся! А я?!! – Я судорожно вливал в себя вонючую жидкость. – Сумасшествие какое-то, мрак и мракобесие! Ну, допустим, я ее, естественно, хочу. Иногда. И что из этого следует? Ничего хорошего из этого не следует! Как же эти, моральные обязательства?! Клятва Гиппократа… При чем здесь, козлиная моя морда, клятва Гиппократа?! – Я глотал из литровой посудины все чаще и чаще. – Можно сказать, соблазнил малолетнюю девочку! Да не соблазнял я ее! Не соблазнял! А наоборот… Что наоборот?!» – Идиотские мысли вовсю змеючили в организме.
Но постепенно вискарь медленной, но надежной колотушкой шарахнул мне по репе, и я затих.
На улице уже светило солнце и провинциально шебуршали редкие машины. Я принялся по мере сил разминать затекшие от ночного сидения на толчке ноги. Вот идиот, приехал отдохнуть и спать в сортире!
– Вероника, ты где?
Потом взгляд рухнул на пол, где весьма красноречиво отдыхала пустая литровая бутылка виски. Со смешными капельками внутри.
