– Во-от, во-дочка, такая не-ежная, такая мя-гонь-кая, что хочется спросить у нее ла-асково: а ва-ас, как зовут?
Второй смотрел с влюбленной поволокой то ли на бутылку, то ли на собрата и отвечал:
– Жур-жур-жур, жур-жур-жур…
Я даже растерялся в этой идиллии. Пока я закрывал рот, молотобойцы наконец заметили мое вторжение:
– О-о, к нам мальчики пришли…
– И девочки… – добавил второй, разглядев за моей спиной пылающий кумач Вероникиного лица.
Я резко задвинул дверь и поволок Веронику искать проводницу.
– Что это за лебединое озеро у меня в купе, я не могу допустить, чтобы моя невинная дочь… – тут я несколько запнулся. – Короче, я не могу ехать с ребенком в этой голубятне! Ищите другое купе.
– Да щас, не надо ля-ля только. Щас найдем другое. Мест полно. А эти два прапора уже достали. У нас же поезд проходящий, южный. В Москве половина сошло. А эти козлики второй день квасят. Приличным людям покоя не дают. – Крашенная в бледный апельсин хохлуха, покачивая бедрами в такт колыханию состава, пошла по проходу искать свободные места. Уже издалека лениво и равнодушно донеслось: – И когда они только натрахаются…
Причем по ее тону было невозможно определить, кого она имеет в виду: педиков-прапорщиков, меня с Вероникой или вообще все население огромной России, отделенной от нее тонкой стенкой купейного вагона.
Зачем я ехал в Углич, я не знал. Просто так. Захотелось, и все. Не торчать же все время в Москве! Опять же ребенку, ети ее мать, полезно прогуляться. Этот ребенок за последние месяцы заметно опушился, научился довольно внятно и с чувством собственной значимости болтать со всякими певуньками и теледудочками на разных презентациях, куда я ее таскал. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. У этих теледивок мозгов было абсолютно столько же, сколько и у Вероники. Очень многим она вообще могла одолжить свои.
Развалясь на нижней полке – кроме нас в купе никого не было, – я с дорожным воодушевлением поглощал соленые огурцы и жареную курицу. За окном изредка мелькали поля с черно-рыжими кляксами коров и кариесные заборы водокачек. Иногда вдоль железнодорожного полотна отчего-то выстраивались местные обыватели. Мелькающими удивленными лицами они были похожи на пожилых среднерусских зайцев, впервые в своей жизни увидевших кенгуру.
Вероника тоже валялась на полке, смачно жевала соленый огурец и читала «Робинзона Крузо». Иногда после прочтения пары абзацев она, нахмурив бровки, смотрела в загаженный потолок купе.
– Слушай, Коль, – Вероника положила книгу на стол и обернулась ко мне, – а как же он там, ну, Робинзон, жил на острове без бабы? Сколько лет-то он там проболтался?
– По книжке, двадцать восемь. Тяжко ему, конечно, жилось! – Я вспомнил, что аккурат тот же вопрос дико интересовал меня классе, наверное, в пятом. – Ну, не знаю, животных каких пользовал, мартышек или черепах… А потом, под конец срока, ему еще аборигена Пятницу прислали.
– Но ты же сам мне говорил, Коль, что это страшно и противоестественно, когда мужик мужика! Вон два голубеньких в соседнем купе – это же ужас! А уж бедных зверюшек – это вообще… – У Вероники даже появились зачатки слез на ресницах.
– Ладно, ладно, не переживай. На самом деле Робинзон для удовлетворения своей половой страсти использовал недозрелые плоды кокосовой пальмы. Ну, когда они нежные, зеленые и с ароматным молочком внутри. Отважный мореплаватель делал в них дырочку, ну и так далее. Это был прототип нынешних силиконовых вагин. Когда Робинзона наконец спасли, он представил свое изобретение на родине в Англии, где оно получило признание и необыкновенную популярность среди нарождающейся английской буржуазии. Сразу же скаканул товарооборот между колониями и метрополией. По перевозке кокосов, разумеется. На всех кокосов не хватало. И Робинзон начал экспериментировать с вагинами, используя местное сырье. Получилось. Фабрики по производству искусственных вагин стали возникать повсюду. Британские умельцы производили полюбившийся товар на основе традиционных шотландских волынок. Но этот ширпотреб был в ходу только у грубой черни и простолюдинов. К тому же все это вызывало ожесточенный протест у национально ориентированной шотландской элиты. Единственным плюсом было то, что во время псевдополового акта можно было наигрывать себе какую-нибудь незатейливую мелодию. Это, несомненно, прививало зачатки нравственности и куль туры нарождающемуся пролетариату, закладывало основы знаменитого британского либерального мировоззрения. Об этом много потом писал Диккенс в уничтоженных дневниках. Производство было, конечно, под контролем сэра Робинзона Крузо. Ему королева пожаловала рыцарское звание. Все это вместе и дало невиданный толчок к знаменитой промышленной революции и развитию капитализма в Англии и во всем мире.
Я отвернулся к стенке, чтобы не заржать. Вероника внимательно выслушала меня, облегченно вздохнула и опять взяла книжку.
– Ну, если кокос с дырочкой, это понятно. Это нормально. А то зверюшек, мужиков…
Я лежал и пытался дремать. Вспоминал. Кокосы с дырочками напомнили. Это была зима. Года три назад. Пару дней выдались жуть какими холодными. И ветер. Именно тогда меня угораздило пойти на прогулку с Маринкой. Голиковой, естественно. От холодрыги мы почему-то пошли не в кабак, что было бы совершенно логично, а в кинотеатр «Горизонт». На Комсомольском проспекте.
В естественно полупустом зале, был-то день-деньской, я дрожал, как мышь белая, из любопытства сунувшая нос и хвост в розетку. На меня вообще холод действует антигуманно. Немеют руки, ноги, башка и все остальные причиндалы. Увидев мое беспомощное лицо, растопыренные негнущиеся пальцы, Марина вздохнула, схватила руку и деловито засунула себе под юбку, для убедительности крепко сжав ее бедрами.
Чем меня несколько озадачила. Конечно, я читал о подобных случаях спасения замерзающих чукотских оленеводов, но от Марины я не ожидал такой прыти! Тепло женского влагалища делало свое дело, и вскоре я уже мог спокойно шевелить пальцами. Чем я и активно занялся. Бедра Марины недоуменно заколыхались. Я продолжал активно разминать пальцы, нащупывая через пелену шерстяных колготок наиболее упругие части тела. Вдруг лицо Маринки приняло какое-то восторженное, заячье выражение, и она тихо охнула. И заорала на весь зрительный зал: «Ты с ума сошел!» И резко выдернула мою руку. Казалось, что в тот момент над нами хохочут не только окружающие школьники, но и пираты Карибского моря с экрана.
– Коля, знаешь, чего я хочу? – Вероника опять оторвалась от книжки.
– Мороженого?
– Нет, я замуж хочу! – Девушка внимательно посмотрела на меня. – Нет, честное слово, очень хочу замуж!
Я для приличия перевернулся к ней:
– Ну, в целом, для девушки это нормальные мысли. Но это так, в целом. Не рановато ли? Брак – это, знаешь ли, такая сложная штука…
Несмотря на крайне серьезный вид, я чувствовал себя полным идиотом. Ну что я могу посоветовать молоденькой девушке, если к своим сорока с гаком годам сам имел о браке довольно смутное представление.
