– Кто, доченька? – Она действительно не понимала.
– Где мой диск?!
Катя посмотрела на дверь спальни дочери. Она была там и диска не нашла.
– Я не знаю…
– Мама! Не ври мне!
Катя вновь почувствовала себя беззащитной и угнетенной. Она всегда знала, что у Насти характер отца. Всегда. И сейчас Катерина чувствовала себя так же, как и при возвращении с работы Андрея. Она стояла смирно, но краем глаза всегда искала тот потаенный угол, в который неплохо бы забиться и переждать. Каждый раз она говорила себе: хватит! Хватит это терпеть! Тогда она не могла себя заставить противостоять силе и ненависти мужа-тирана только потому, что страдания это доставляло по большей части только ей. Сейчас же, если не заставить себя остановить агрессию дочери (совсем не важно – музыка виной или же какие-то темные силы), то пострадает еще кто-нибудь. Возможно даже, сама Настя.
– Не кричи! – не громко, но с нажимом сказала Катя и сделала шаг в сторону дочери. – Тебе не нужен этот диск. Ты теперь не будешь танцевать. Все! Хватит!
Девочка сначала опешила и подалась назад. В глазах испуга не было, только недоумение. Как она похожа на отца. Катя видела иногда на его лице такое выражение. Оно появлялось в тех редких случаях, когда Катя будто просыпалась и пыталась возразить. Глядя в глаза дочери, она поняла, что дело не в музыке и даже не в черной магии, по крайней мере, не в магии со стороны. Дело было в ней, в девочке, которая любила танцевать, в ее дочери. Возможно, это и есть магия, черная магия танца. Катя, вглядываясь в бурлящие огненной яростью глаза Насти, готова была в это поверить. Огненный ураган рвался из пятнадцатилетнего подростка теперь не только из глаз. Все ее движения были опасны.
– Дай мне этот дерьмовый диск! – приказала Настя.
– Его больше нет, – слишком тихо сказала Катя. Это было ошибкой. По крайней мере, муж-тиран это чувствовал и после подобного шепота сдавшейся женушки давил на нее по-настоящему. Могла ли с ней поступить так дочь? Катя очень надеялась, что нет. Пока девочка не опомнилась и не разрушила ее слабые надежды, Катя добавила, громко и уверенно:
– Твой танец убивает людей. Ты слышишь меня? Танцуя под эту музыку, ты убиваешь людей!
Вот теперь в глазах читался страх. Недоумение хищника, что его жертва еще жива, пропало. Глаза наполнились слезами. Настя оперлась о стену и сползла на пол.
– Что ты говоришь, мама? Как ты можешь так говорить?
Она спрашивала, но ни разу не подняла взгляда на мать.
– Доча, вспомни, – Катя тоже заплакала, поэтому слова давались ей с трудом, – когда умер папа… Ты танцевала. Дядя… – И тут она решила, что именно сейчас и она сама, и Настя все поймут. – Настенька, вспомни, о чем ты думаешь, когда танцуешь. Или перед танцем.
Она присела рядом с дочерью и обняла ее.
– Я ненавидела Юрку, когда он сказал, что пойдет к Наташе, – сказала девушка и всхлипнула. – Я ненавидела его, пока звучала музыка в голове, да и когда музыка начала раздаваться из динамиков – тоже. Только когда я начала танцевать, мне стало легче. А после танца и вовсе будто груз… Мама, – Настя отстранилась и повернула к Кате заплаканное лицо, – ты думаешь, что и Юрку я убила?
– Выходит, что да, – ответила Катя и притянула к себе Настю.
– Как же так, мама? Я убийца? – Девочка зарыдала с новой силой.
– Что ты, девочка? Это что-то с диском или с музыкой. – Как же ей хотелось верить в это. Но она все видела в глазах разъяренной дочери. – Постарайся больше не думать об этом. Не думать и не танцевать.
– Они умерли все из-за меня. Папа, дядя Миша, Луиза, Юрка… – Она снова отстранилась и посмотрела на маму. – И если бы ты сейчас меня не остановила, то я убила бы еще.
– Но этого же не случилось. Тебе надо успокоиться.
Катя встала и подняла Настю.
– Раздевайся. Я сейчас чаю сделаю.
– Все нормально, мам, – сказала Настя и даже не попыталась улыбнуться. – Все нормально. – В глазах уже начала закипать огненная буря.
Настя закрыла за собой дверь. Осмотрела комнату. Стул со спинкой подошел бы. Мама хотела его выбросить, но Настя убедила ее оставить. Сейчас он кстати. Она взяла его и подперла ручку двери. Ненависть к Светличной не прошла. Она, затихнув, вдруг поменяла вектор. Настя хотела танцевать, очень хотела.
– Я тебя ненавижу, – прошептала Настя, все еще глядя на дверь.
– Доча, чай готов, – раздалось из кухни.
– Сейчас, – прорычала Настя.
В голове уже вступили скрипки.
Настя подошла к компьютеру и включила его. К черту диск! Ей вообще не нужен был звук, музыка все время звучала у нее в голове.
– Доча? – Раздался стук.
Музыка в голове стихла. Настя подошла к столу и пошевелила мышкой. Значки в панели инструментов появлялись очень медленно. Ей хотелось заорать. На компьютер, чтоб быстрее прогружался, на мать, чтоб перестала долбить в дверь, на себя, чтоб уже успокоилась… Но Настя хорошо знала, что даже если компьютер загрузится, а мама уйдет к себе в комнату и не выйдет оттуда до ужина, она не успокоится. Не в этот раз. Стук в дверь усилился. Настя открыла папку «Моя музыка», пролистала до Karl_Jenkins_Palladio. mp4 и дважды клацнула мышкой. Музыка в голове и из динамиков небольших компьютерных колонок слилась в единый поток и разлилась по всему телу, приказывая ему танцевать.
– Ненавижу, – слетело с губ, и в следующий миг Настя уже танцевала.
Она не слышала ничего, кроме музыки. Сказать наверняка, откуда она льется, Настя не могла. Когда оркестр вступил тутти, выплескивая всю торжественность и мощь, компьютер и колонки вспыхнули, но ни один из звуков не исчез. Оркестр, где бы он ни играл, продолжал извлекать чистый звук из безупречной партитуры.
Настя, уставшая, продолжала свой жестокий танец. Комната наполнилась дымом, огонь с компьютерного стола перекинулся на шторы и ковер. Настя, не чувствуя боли, полностью отдавалась танцу. Если только мама права, если она и есть убийца, то ее ненависть должна сделать то, что нужно.
Пробиваясь сквозь музыку в голове, появилась надпись на школьной доске. Мне не нужен этот Мир без тебя. И это так. Грохот за дверью стал невыносимым. За дверью? Грохот был везде. Стены пошли трещинами, обои расходились и отслаивались. Огонь, казалось, выбрал себе определенное место и не шел дальше. Его целью был компьютер и все, что в радиусе метра. Пожар был всего лишь одной из декораций разрухи вокруг, разрухи в ней самой. Она чувствовала, что танец подходил к концу, и ждала, что ее вот-вот хватит удар, или на очередном па остановится сердце, или потемнеет в глазах… Огромная трещина разрезала угол, устремилась к потолку, и взорвалась осколками штукатурка, обнажая обрешетку. И все стихло. Музыка и грохот, треск и голоса, шум дороги и пение птиц. Даже прожорливый огонь погас в один миг, будто задутая свеча. Казалось, все умерло вокруг. Все умерло, кроме Насти. Она посмотрела на свои руки. Ощупала себя. Она жива.
