– Частник! – фыркнул Рэнд. – Скажите еще – кооператор.
Помнится, было такое словечко на нашей общей родине в середине 80-х годов. Я
его в свое время тоже удостоился, хоть и врач. Да, теперь я, пожалуй, частник.
Hа своем веку я сменил как минимум две медицинские специальности, однако
патологоанатом – это тоже лишь ступенька на лестнице, ведущей к совершенству.
Tеперь меня можно называть бальзаматором.
Теперь уж Марьяна вытаращила глаза.
– Бальзамо… – начала она, и это новое слово оказалось столь
же неодолимым для ее дрожащих губ, как прежнее.
– Hи к Бальзамо, ни к Калиостро отношения не имею, – перебил
Рэнд. – Я бальзаматор! – И рывком, схватив за плечи, поставил Марьяну на ноги.
– Пошли, да поскорее!
Он опять немилосердно тащил ее за руку, но теперь Марьяна
почти не ощущала боли. Поначалу единственным ее чувством было обессиливающее
облегчение – опасное озерко остается позади. Куда бы ни вел ее Рэнд, хоть в
анатомический театр, – это не может быть ужаснее общества рептилий. И, может
быть, он в конце концов устанет таскаться по зарослям, вспомнит о своих делах.
О том, черт побери, что, получив долгожданную информацию, нужно же ею наконец
воспользоваться! Хотя бы из вежливости: все-таки Марьяне дорого стоило ее
«признание». Хотя бы для того, чтобы «предательство» по-прежнему оставалось для
Марьяны неподъемным грузом, тяжким гнетом, тем крестом, который ей придется
нести всю жизнь! Рэнд странным образом забылся… нет, не зря он так разъярился
из-за «сомнений» Салеха в его медицинских способностях. Обычно столь бурно
реагируют на подобные уколы люди с ущемленным самолюбием, так и не достигшие
высот в своем деле. И они готовы перед каждым встречным-поперечным распинаться
о трудовых победах и достижениях, о наградах, премиях, баснословных открытиях,
о соперниках и завистниках, которые стоят на пути… Однако все это существует
только в их воображении. Ну какие, какие соперники и завистники могут быть у
Рэнда, если увлечение его – атавизм, раритет и прочая вымершая древность? Ну
кому нужны в наше время бальзаматоры?!
Словно прочитав ее мысли, Рэнд оглянулся:
– Смысл бальзамирования отнюдь не утрачен с годами. Древнее,
чем египетские мумии, вера человека в переселение души. Индийцы называют это
сансарой. Однако никто и никогда не узнает, кем он станет после смерти: мол,
если туп, как дерево, родишься баобабом и будешь баобабом целый век, пока
помрешь. Египтяне обогатили идею: если умершего избавить от разложения, то душа
в виде птицы с человечьей головой станет парить над бывшим хозяином и не
достанется животному. Разумеется, сейчас такие тонкости мало кого заботят.
Смешнее всего, что египтяне признают мумии только в музеях, а вот наши
соотечественники… Именно у них мое ремесло нарасхват. «Новым русским» нужно
знать одно: после смерти он останется как огурчик. Или его прекрасная женушка,
сосватанная где-нибудь на подиуме, будет лежать в своем двухметровом саркофаге
точь-в-точь Спящая красавица! Сейчас ведь начали даже в России семейные склепы
строить, неужели ты не слышала? Словом, когда я надумаю возвращаться, организую
там Бюро Нетленных Дел.
Марьяна почти не слушала: сердце вдруг сильно, болезненно
стукнуло у самого горла. У нее даже дыхание перехватило! Рэнд свернул на
боковую дорожку и вел ее к низкому бетонному строению: не то флигелю, не то
сараю, не то гаражу. Марьяна быстро оглянулась через плечо – и поняла, что не
ошиблась. Позади вырисовался торец виллы, лунный свет бликовал в узких
стрельчатых окнах лестничных пролетов. Около вон того окна вчера вечером стояла
потрясенная Марьяна и смотрела, как избитого, потерявшего сознание Григория
волокут к этому самому приземистому зданию. И Рэнд ведет ее именно сюда!
На первый взгляд площадка перед широкими воротами была
пуста, но едва Рэнд и Марьяна приблизились, из-за кустов выскочили двое с
автоматами. При виде босса вытянулись в струнку; ни слова не сказали, хотя так
и пожирали Марьяну глазами.
По знаку Рэнда отперли ворота. Вспыхнул свет.
Голые бетонные стены неширокого коридора. Сладковатый запах
– легкий, едва уловимый, но неприятный. Лампы дневного света, рубильник на
стене. Еще одна дверь. Скрежет ключа… и в лицо Марьяны ударил яркий свет и
волна того же запаха, только ставшего гораздо более сильным.
Oна замерла на пороге, но Рэнд легонько подтолкнул ее в
спину – и невольно пришлось шагнуть вперед, оказаться ближе к белым кафельным
столам, стоявшим в два ряда. Некоторые были пусты, некоторые покрыты черными
полиэтиленовыми простынями, на некоторых стояли узкие цинковые ящики, по форме
напоминающие гробы.
Морг.
Рэнд пошел меж столов, ласково похлопывая то, что вздымалось
под черными покрывалами, и принялся вещать, подобно экскурсоводу в музее:
– Строго говоря, современный процесс бальзамирования давно
отлажен. В кровеносную систему вводят специальный раствор формалина и
карболовой кислоты. Прекрасно сохраняет формы мышц и раствор каучука в бензине,
формалин и спирт. И все-таки тело в таком случае следует хранить в специальной
ванне.
Марьяна почувствовала руки Рэнда на своих плечах, а потом он
пригнул ее поближе к одному из цинковых ящиков.
Она вскрикнула, ожидая увидеть труп, однако ящик был
наполовину пуст, если не считать зеленоватой жидкости с маслянистым оттенком,
так живо напомнившей Марьяне медленное колыханье воды в озерке в глубине сада,
что она вывернулась из рук Рэнда и отшатнулась.
– Но это ведь только раствор, – сказал тот, глядя
непонимающе: мол, ну чего тут особенно пугаться-то? – Кстати, я не принадлежу к
числу сторонников этого метода. Он примитивен и бездуховен. А вот как,
например, выглядела процедура настоящего бальзамирования в Древнем Египте:
через нос извлекался головной мозг, взамен которого вводилось некое смолистое
вещество. Затем вскрывали брюшную полость и, вынув внутренности, промывали тело
пальмовым вином, наполняли миррой, кассией и другими благовониями. Затем усопшего
клали на семьдесят дней в соль, после чего обмывали, обматывали льняным бинтом,
смазанным клеем-гумми, и укладывали в каменный гроб.
Он махнул рукой в сторону настоящего саркофага,
громоздившегося на одном из столов.
– Однако и в этом способе масса недостатков. Главным образом
тот, что не видно тела, которым желают любоваться родственники! При этом
известно, что скифы и персы использовали в качестве консервирующих средств
растопленный воск, а греки – еще и мед: скажем, медом было покрыто тело Александра
Македонского.
Рэнд встал между двумя столами, на которых громоздились
черные груды, и сделал движение сорвать покрывала, но внезапно спохватился:
