– Это закон… он от меня и здесь не отстает! Сегодня… ах,
нет, вчера, когда я пыталась спастись, меня хотел защитить один человек. Он,
собственно, совсем мальчишка: лет шестнадцати-семнадцати. Он русский, предки
его были эмигранты, прадед – известный ученый. Он меня приютил в своем доме, но
Абдель и Салех…
Борис вскинулся:
– Я слышал об этом! Сволочи, звери! Они какой-то женщине
руки прострелили, чтобы тебя выманить, да?
Марьяна кивнула.
– Я поверить не могла, что они на такое способны. Пока
бежала к двери, они уже…
– Они на все способны, – отозвался Борис.
– Я даже не знаю, жива ли она, – продолжала Марьяна. –
Васька меня, наверное, проклинает. С ним-то судьба вовсе несправедливо
обошлась: хотел сделать добро, а в награду получил зло. И, вдобавок ко всему, я
у них в доме… получается, что украла…
Борис всмотрелся недоверчиво. Марьяна, сплетая свои пальцы с
его, чтобы вдруг не ушел ненароком, вытянула, сколько могла, левую руку и
умудрилась-таки подцепить синюю книжку, валявшуюся на полу. Поднесла ее к окну.
– А, та книжка, – сказал Борис. – Я ее помню. Еще удивился –
как она к тебе попала.
– Да я ее читала, когда Абдель и Салех появились. Ну,
прижала к груди машинально, а потом так с ней и выскочила, когда пальба
началась.
– Да, грабеж и разбой, – невесело улыбнулся Борис. – Грабеж
и разбой! Я понимаю…
– Я тоже понимаю, что ты мне ничем помочь не можешь, –
отозвалась Марьяна, отводя глаза. – Даже просить не буду. Зачем еще одну жизнь
подвергать опасности, верно? И так уже… Но только прошу – напоследок, Борис,
напоследок! – Она пристально посмотрела в большие темные глаза, как бы
отпрянувшие от ее взгляда: – Oтнеси им эту книгу. Tакая мелочь – а давит, как
камень… как могильный камень. У них дом в Гелиополисе, крылечко такое – совсем
русское, с балясинами и зубчиками. Под окошком ива. Там рядом отель… кажется,
«Зухра», если я не путаю. От дома этот отель видно, значит, близко. Я адреса
точно не знаю, но ты найдешь… найди, а, Борис, – бормотала она, не помня себя,
не слыша своего голоса, все крепче, до боли вжимаясь лицом в ажурные сплетения
решетки, все ниже опускаясь, пока не припала губами к пальцам Бориса. – Bсе,
это последнее. Сними тяжесть, больше ни о чем никогда…
Голос ее прервался.
Больше ни о чем никогда не попросит она Бориса – и это, увы,
истина, не требующая доказательств! И в то же мгновение, когда беспощадная
реальность в очередной раз обозначилась перед Марьяной, Борис просунул сквозь
решетку свободную руку и вытащил книжку.
– Н-ну, может быть, – пробормотал он. – Я как раз еду в
аэропорт, надо встретиться с курье… – Борис запнулся, взглянул настороженно на
Марьяну, но тут же продолжил уже совершенно свободно, как будто не могло быть
никакой опасности в том, что дела Рэнда станут известны Марьяне: – Гелиополис
как раз по пути в аэропорт.
И она поняла, что значит это спокойствие. Итак, по мнению
Бориса, ее уже можно не опасаться!
С курьером, значит, надо ему встретиться? Письмецо,
посылочку передать с оказией? Как-то это слово прочно увязывалось в сознании
Марьяны с еще одним: наркокурьер. Да хоть бы и так! Какая беда, если она узнает
даже и это? Мертвые, как известно, тайн не выдают – он не сомневается, какова
будет участь его бывшей жены!
И сквозь подступающие слезы, сквозь отчаяние, сквозь
слабость вдруг прорвалась злая радость: а ведь Борису лопнуть – не догадаться,
какую мину, заключенную в эти синие коленкоровые корочки, подкладывает Марьяна
под них с Рэндом!
Она еле удержалась, чтобы не влепить ему это известие в
физиономию, но Борис, по счастью, не заметил, как сверкнули ее глаза.
– Прости, – шепнул еще раз – и канул в темноту кустов, таясь
от приближающихся голосов.
Марьяна тяжело осела на пол, даже не успев удержаться. Такое
вдруг навалилось облегчение, что она дыхание не могла перевести от слабости. Но
через какой-то миг уже нашла в себе силы покачать головой и даже усмехнуться.
Себе, собственной наивности.
Почему она так уверена, что Борис не бросился сразу же к
Рэнду? И даже если решится отозваться на эту последнюю мольбу, кто знает, когда
он отправится к Шеметовым?! Уж, наверное, не сейчас, по пути в аэропорт. Надо
обладать слишком буйной фантазией, чтобы представить себе Бориса, который,
забыв о делах, выполняет свой последний долг. Да и какой смысл? Что сможет
предпринять Васька ночью? Времени у него – чуть, а полиция вряд ли поверит,
вряд ли ринется неизвестно куда…
Нет, даже передав заветную книжку Борису, Марьяна все равно
чувствовала себя не более уверенной в успехе, чем человек, который вверяет свое
письмо лютому смерчу с надеждой, что тот выбросит конверт из своей бешеной
воронки точнехонько на крылечко нужного дома.
Марьяна прижала кулаки к глазам, но круговращение световых
пятен утихомирить не удалось. Смерч… письмо… неизвестность!
У нее оставалась лишь одна надежда: что те трое, с небес
подсказавшие ей обратиться к Борису с этой просьбой, знали, что делали.
Впрочем, не прошло и минуты, как она утратила даже и этот
зыбкий призрак, потому что опять заскрежетал неутомимый ключ. На пороге,
ухмыляясь, стоял Салех, державший руки на автомате. Окинул блудливым взглядом
Марьяну – и вдруг точно спохватился: ухмылочка слиняла с лица, брови грозно сдвинулись:
– Пошли, эй!
Марьяна смотрела на него снизу. Господи… что еще? Ночь на
дворе – ну чего надо? Неужели нельзя дать ей прийти в себя – элементарно
выспаться перед смертью? Все равно ведь Рэнд уже добился своего, спрашивать
больше не о чем. Ну так в чем дело?!
И вдруг до нее дошло в чем. Очевидно, в ней самой. Очевидно,
им уже мало Ларисы… Ночь, «инфант» спит: нянька, стало быть, вполне может его
оставить. Если утром будет подписан вожделенный контракт и живые смогут уйти –
не все ли равно, в каком состоянии? Ну а если их придется убить – тем более,
какая разница?! Похоже, Рэнд наконец-то решил поблагодарить за верную службу
своих нукеров – бросить им вожделенный кусочек, на который многие уже давно
облизываются.
Марьяна медленно подтянула колени к подбородку и еще крепче
вжалась в стену.
Салех сделал шаг вперед, и впервые его тщедушная фигура
показалась Марьяне более чем внушительной. Салех навис над нею зловонной
глыбою:
– Ну что? Прямо здесь хочешь? На полу? Или попросим
мальчишку подвинуться на диванчике? Продолжим начатое, а? Теперь Абдель не
помешает.
