– Ну, так, – шепнула Марьяна.
– Так, так… Тут вот в чем дело. Ты когда-нибудь слышала про
Закон Всемирного Воздаяния? – с усмешкой спросил Борис и тут же замахал на
Марьяну: – Ну что ты, что?
Да, наверное, у нее стали такие глаза…
– Ах, да! – вспомнил он. – Конечно, слышала. Еще бы! Я ведь
и сам впервые услышал эти слова от твоего отца, от Михаила Алексеевича, царство
ему небесное.
В голосе Бориса прозвучало неподдельное уважение, и Марьяна
была тронута.
– Закон Всемирного Воздаяния… А означает это, что тебе рано
или поздно воздастся по заслугам. Причем не в загробном мире, где рай и ад, и
не сансара тебя обратит в какую-нибудь гадость, если чрезмерно грешил. Получишь
свое еще при жизни: не рано, так поздно. Непременно получишь! В зависимости от
количества и качества благословений или проклятий, которые ты успел накликать
на свою голову. Что характерно, мирозданию до лампочки, кто тебя проклинает:
безвинные жертвы или, к примеру, злодеи, которых ты совершенно справедливо
покарал. Обидно, да? – хмыкнул Борис. – То-то, что обидно… И вот, моя радость
Ма-ря-ша, если следовать логике этого закона, ты получила на полную катушку
из-за того, что случилось со мной той ноябрьской ночкою.
Какое-то мгновение Марьяна смотрела на него, ничего не
понимая. Потом у нее в глазах потемнело от ненависти. И в этой тьме
зашевелились, задвигались три фигурки…
– Да, – с трудом выговорила она. – Над тобой, конечно,
стояли с плетьми. Особенно вначале! – выкрикнула она сорвавшимся вдруг голосом,
в котором зазвучало все, что она испытала в те бесконечные часы: и страх, и
отвращение, и ревность. Жгучая, мучительная ревность!
Борис поглядел на нее изумленно, растерянно. Потом отвел
глаза.
– Там были какие-то мужики. Были, ведь так? – спросил он.
Марьяна, опустив голову, кивнула, стараясь, чтобы Борис не
увидел ее слезы.
– Были. Но потом ушли.
– Конечно. Потому что я согласился на условия тех тварей в
женском обличье: или я у тебя на глазах с полной самоотдачей трахаю их, пока
они сами пощады не запросят, или девки опять зовут своих дружков – и те втроем
трахают тебя на моих глазах. Пока… пока они сами не запросят пощады. Я их успел
увидеть, когда мы только вошли. Они бы тебя замучили до смерти. Ну, я и выбрал…
меньшее зло. – Он хмыкнул.
Марьяна сидела, не поднимая головы, не в силах сказать ни
слова. Но молчание длилось недолго.
– Спорим, я знаю, о чем ты сейчас думаешь? – раздался
негромкий голос Бориса, вновь исполненный такой ненависти, что Марьяна в испуге
вскинулась. – О том, что если женщина в постели может притвориться, то мужчина
– нет? У него ничего не получится, если он сам не захочет, да? Ну так вот! –
выдохнул он торжествующе. – Я хотел! Хотел, да! Спасти тебя – и поиметь этих
девок. Я знал, что тебе все покажут. Ох, как мне хотелось тебя достать, да
покрепче! Ледышка, Снежная королева! Вспомни наши ночи. Я только один раз и
получил от тебя, что хотел, но пришлось «промокашку» пожевать. А ты,
бедненькая, так ничего ни разу и не чувствовала. Ох, каким дураком я себе из-за
этого казался, каким несчастным дураком, неспособным удовлетворить женщину! А
эта женщина просто не способна была получить удовлетворение, оказывается. Ты
небось так и живешь – в узел завязанная. И думаешь, что секс – это такая
гадость, такая грязь, да?
– Секс? – пожала плечами Марьяна. – Я, видишь ли, сексом не
занимаюсь.
– Ну! – вытаращил глаза Борис. – Что, всё одна и одна?
– Почему же одна? Если тебя это так интересует, есть
человек… Я люблю его. А он любит меня. И, знаешь, когда мы вместе, никаких
«промокашек» нам не нужно.
Ей вдруг нестерпимо захотелось рассказать Борису про
Григория. Объяснить, как это бывает, когда встречаются люди, предназначенные
друг для друга. Вообще неизвестно, кто из них кого соблазнял, она просто умерла
бы, наверное, если б Григорий тогда не сказал ей, в тот их первый вечер, что
нет у него больше сил только смотреть на нее, только целовать и обнимать, что
он хочет слиться с ней всем телом, всем сердцем и доказать: они половинки
целого, нашедшие друг друга. Он оказался прав!
Борис между тем смотрел прищурившись, словно хотел каким-то
немыслимым образом проверить, правду ли говорит Марьяна. И наконец
удостоверился: помрачнел, поджал губы – обиженно, по-детски; и это до такой
степени напомнило Марьяне прежнего Бориса, нервного, обидчивого, которого она
так и не сумела полюбить, как ни старалась (Григория-то не старалась, а просто полюбила!),
что ей стало невыносимо жалко его. Она свое счастье нашла. А он?!
– Прости, – пробормотала Марьяна. – Прости, Боречка, я же
ничего не знала…
– И ты прости, – каким-то будничным тоном ответил Борис. – Я
тебя чуть не задушил, да? В «психушке»? Отец рассказывал… Но ведь я тогда и
впрямь крепко сдвинулся. Мне казалось, что ты – это она. Та сука…
– Виктория, что ли?
– Какая там Виктория! – отмахнулся Борис. – Во-первых, черт
знает, как эту курву звали, а во-вторых, и она, и вторая из этой компании –
всего лишь статистки. Так сказать, послушные орудия разнузданных страстей. И не
только своих…
– А чьих же? – вскинула брови Марьяна – и удивилась тоске,
глянувшей на нее из глубины темных глаз Бориса.
– Их же там три было, ты разве не видела? Три!
– Верно, – вспомнила Марьяна. – Только одна участия не
принимала, держалась в стороне.
– Она-то все и затеяла, – кивнул Борис. – Hичего себе, в
стороне!
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила Марьяна. –
Конечно, она давала вам «промокашку» и вообще… как-то руководила. Я еще
подумала тогда, что она себя оставляет… ну…
– На сладкое, да? – хмыкнул Борис. – Вроде как приз ударнику
сексуального труда? Ошибаешься. Ей до меня и дотронуться было противно, этой
Золотой Лисичке!
– Золотой Лисичке?!
Что-то такое Марьяна слышала. Давно, несколько лет назад. Ах
да! Так звали какую-то шантажистку, поразившую Марьяну мещанской установкой на
спасение от бед: гарантом благополучия для нее была трехлитровая банка,
наполненная золотишком. Выходит, что одна из «черноголовых» – та, с
великолепной фигурой, в золотом платье, – и была Золотой Лисичкой?
Не может быть. Ведь все, что знала о ней Марьяна, довольно
невинно, хоть и аморально. А то, что ей пришлось увидеть…
