Впрочем, вчера Рэнд говорил по-русски, а сегодня –
по-английски, и не очень хорошо. Однако Надежда поняла его, и лицо женщины
исказилось гримасой.
– И мы кое-чего добились, – продолжал Рэнд. – Она назвала
одно имя… имя человека, который, оказывается, прекрасно осведомлен о делах ее
мужа. Вы поняли меня?
Женщины не переглянулись – не посмели. Однако у Марьяны
появилось ощущение, что они с Надеждой долго смотрели друг другу в глаза,
словно прощались. Конечно, они все поняли… чего ж тут не понять? Из Ларисы
выбили признание, она сказала, что Надежде известно, где находится Виктор. Им
пришлось потрудиться – вон в каком состоянии ее приволокли! Значит, она долго
держалась, молчала, пока страдания не сломили ее.
Сердце Марьяны заныло – сейчас ей стало стыдно за свою
прежнюю неприязнь к Ларисе. Ведь она могла сознаться сразу – и избавить себя от
грязи, боли, крови… Марьяна вспомнила красные полосы на спине Ларисы и чуть не
расплакалась. Ее ведь и били ко всему прочему. А она молчала. Молчала, потому
что не знала: Надежда уже приняла решение выкупить за жизнь Виктора жизнь его
семьи. Так что Рэнду сейчас осталось только задать вопрос – и получить ответ.
Марьяна стиснула руки у горла. Ох, что бы она только не
отдала, только бы оказаться сейчас подальше отсюда. Или хотя бы за стенкой, в
соседней комнате! Чтобы не слышать этот роковой вопрос, чтобы не слышать
губительный ответ и чтобы Надежда навсегда осталась в ее памяти той же
неустрашимой, насмешливо-бесшабашной «железной леди» – «последней надеждой»
Виктора Яценко. Но теперь нет у него надежды, потому что БМП сломалась, броня
больше не крепка и танки наши, увы…
Очки Рэнда сверкнули – он снова посмотрел на Надежду. Его
молчание было невыносимым. Наконец вздернулась верхняя губа под полоской рыжих
усов.
– Говорят, молчание золото? – усмехнулся Рэнд. – Не всегда.
Да, не всегда! И тебе придется убедиться в этом. Tвоя преданность хозяину вошла
в пословицу… но она не войдет в историю. Tы расколешься, ты все скажешь! Нисколько
не сомневаюсь: ты сейчас как бы надеваешь невидимую кольчугу… ну, и все такое –
что там у вас принято делать перед решающим боем? Так вот знай: ты проиграла!
Ты выдашь своего любимого хозяина, как шлюха выдает своего сутенера, когда на
нее наседают копы! Ты его выдашь – а я его прикончу. Шею сверну!
Он хрипловато хохотнул. Марьяна в ужасе смотрела то на
Рэнда, то на Надежду. Лицо у той было совершенно спокойное, сосредоточенное; и
не поймешь – то ли она очень уж внимательно слушает Рэнда, то ли, напротив,
вовсе его не слышит. Однако до чего гнусно ведет себя Рэнд!.. Зачем он
оскорбляет Надежду? Но чего ты от него ждала? – тут же одернула себя Марьяна.
Разумности и гуманности? А что он сделал с Ларисой? А методы его подручных? Она
вспомнила кровавую сцену, разыгравшуюся перед домом Шеметовых, и с трудом уняла
дрожь.
Рэнд действует так, как только и может действовать убийца,
подонок без чести и без совести. Дай Бог, чтобы он ограничился оскорблениями.
Впрочем, пытки ведь и не понадобятся…
И вдруг Марьяна поняла, почему так омерзительно, как
театральная дешевка, ведет себя Рэнд (даже при том, что мерзость и пакостность
– его внутренняя суть). Он ведь и вообразить не способен, что Надежда уже
готова все ему выложить! Но если он будет и впредь вести себя подобным образом,
то она замкнется. Надежда ведь непредсказуема, как… как всякая сила, которая
может в любой момент выйти из-под контроля!
Марьяна похолодела. Обхватив себя руками за плечи, она
попыталась унять внезапный озноб. Только сейчас до нее дошел весь ужас
происходящего.
Она что – уже обвиняет Надежду за это молчание? Обвиняет за
нежелание сразу же рухнуть на колени и выложить все, что знает, выложить, даже
не дожидаясь вопроса?
Обвиняет за нежелание предать, а значит, по сути дела, –
убить… Убить Виктора, Витьку-Федор Иваныча. И Женьку. И… ну, признайся себе,
Марьяна! Убить Григория…
«Молчи, Надежда! – казалось, закричал кто-то пронзительно и
страшно. – Молчи, не говори им ничего!»
Но с побелевших губ не сорвалось ни звука. Марьяна
по-прежнему стояла, обняв себя за плечи, стояла, словно окаменела. Ничего она
сейчас не могла, возможно, даже дышать не могла – только смотрела и слушала.
– Ты, конечно, не догадываешься, почему это я так уверен,
что ты преподнесешь мне своего хозяина на фарфоровом блюдечке? – усмехнулся
Рэнд. – Да, я уверен, женщины – слабые существа. И заставить их заговорить
весьма просто. А ты не смейся! – воскликнул он вдруг, хотя на губах Надежды не
появилось ни намека на улыбку. Она по-прежнему казалась предельно
сосредоточенной, словно пыталась услышать что-то… какую-то подсказку. – Я не
стану тебя избивать, хотя мог бы превратить твое тело в такую котлету, что даже
собаки… вот именно, даже собаки побрезговали бы жрать это месиво. Я даже не
буду устраивать порношоу и приказывать своим молодцам трахать эту хорошенькую
дурочку, – небрежный кивок в сторону Марьяны, – хотя они уже все слюнями
истекли. Представь себе: я не отдам приказа притащить сюда припадочного инфанта…
хотя это было бы уморительно!
Рэнд так и зашелся хохотом. И тут Марьяна, не сводившая глаз
с Надежды, увидела, как медленно поползли вверх аккуратненькие, будто
нарисованные, дуги ее бровей. Похоже, она не могла поверить в такую
патологическую жестокость. Рот ее приоткрылся… кажется, Надежда готова была
что-то сказать, однако Рэнд снова заговорил. Похоже, так завел себя, что уже не
мог остановиться.
– Слышала, наверное, собачий лай? – проговорил он вкрадчиво.
И тотчас же сам и ответил на свой вопрос: – Да уж, конечно, слышала, его
невозможно не слышать. Ведь здесь настоящий собачий питомник.
Марьяна взглянула на Надежду. Значит, та угадала! Значит,
сведения из книжки «Тайны пирамиды Хеопса» верны. Тому, кто будет искать
пленников, они помогут… если кто-то все же будет их искать!
