– Господи… – выдохнула Марьяна, словно молнией, пронзенная
догадкой: Лариса требует, чтобы Надежда выдала местонахождение Виктора.
Выдала бы Виктора!
Она еще не успела осмыслить эту потрясающую догадку, как
дверь распахнулась, и Салех с Абделем ворвались в комнату. От их беззаботной
веселости и следа не осталось: теперь это были два натасканных сторожевых пса,
вдобавок их сопровождали еще два араба с крутыми бицепсами и угрюмыми
физиономиями.
Ларису схватили, что называется, еще в полете. С
заломленными за спину руками, безвольно поникшая, она напоминала красивую
бабочку, которую истрепал ураган и влечет невесть куда. Ее выволокли за дверь в
глубоком обмороке.
Надежда, вмиг забывшая обо всем на свете, кроме своих
обязанностей, сбила с ног одного из нападающих, однако открылась для удара по
горлу прикладом и сползла по стенке на пол, хрипя и закатывая глаза.
Салех страховал Марьяну пистолетом, хотя она стояла столбом,
беспомощно прижав к груди руки и вытаращив испуганные глаза.
Абдель, замыкая победоносное шествие, с извиняющимся видом
обернулся к Марьяне и счел необходимым пояснить:
– Босс услышал шум. Он не выносит шума, тем более – женского
крика. Он приказал привести ту, которая кричала так сильно. Вот…
И, пожав плечами и потоптавшись в дверях, он как-то
по-детски махнул Марьяне розовой ладонью и вышел, оставив ее по-прежнему стоять
столбом.
Eдинственное, что изменилось в ее позе, – она крепко прижала
руки к сердцу. Оно вдруг так дико забилось, что показалось, будто выскочит –
прямо сейчас, в ту минуту, когда Марьяна увидела на пухлой желтоватой ладони
Абделя до боли знакомую татуировку… хотя с другими цифрами: 20.12.97.
Но сначала она занялась Надеждой. Принесла из ванной
холодной воды и, смочив полотенце, принялась менять компрессы на голове, с
тревогой вслушиваясь в надрывное дыхание.
Вопросы роились в голове, будто хищные птицы, и от взмахов
их крыльев дрожал воздух. Их было так много, что Марьяна не знала, о чем раньше
думать.
Куда и зачем уволокли Ларису? Ладно, предположим, что бы с
ней ни делали, она при всем желании не выдаст Виктора, потому что не знает, где
он. Зато знает, что Надежде это известно. И если Рэнд решил достать конкурента
не мытьем, так катаньем, эта фигура речи: «что бы с Ларисой ни делали» –
начинает приобретать довольно зловещие очертания. Пытки – о, этот человек
способен на жестокость, по глазам видно, по хищному оскалу, изображающему
улыбку. А Лариса не из особо стойких. Ни крепости телесной, ни духовной в ней
нет. Хотя… хотя прежде Марьяна никогда не предполагала в ней такой
самозабвенной, почти истеричной любви к Саньке. Ради жизни сына она готова была
пожертвовать мужем… Да, слова «шекспировская трагедия» можно произносить без
всякой иронии!
Конечно, Марьяна никогда не верила, что Лариса вышла за
Виктора по великой любви; да и он любил сына гораздо больше жены… И все же
Марьяна остановилась на моменте неприязненного осуждения. Неизвестно и то, как
поведет себя беззаветно преданная Виктору Надежда, если эту ее преданность
Хозяину, который находится где-то в безопасном месте, начнут испытывать, терзая
на ее глазах пятилетнего мальчишку. Тут любая чужая тетя вряд ли сможет
промолчать. Так стоит ли судить Ларису, которая лишилась рассудка при одной
только угрозе, высказанной Рэндом… этим его негромким, насмешливым голосом, с
этим сабельно-неумолимым прищуром глаз.
И тут Марьяна с каким-то холодком, вдруг распространившимся
по телу, поняла, что она так старательно и многословно оправдывает Ларису,
потому что заранее пытается оправдать… себя. Она знала, как дважды два –
четыре: при малейшей угрозе для Саньки выложит похитителям, что есть человек,
знающий местонахождение Виктора. И это – Надежда. По сути, Марьяна переложит на
плечи БМП ответственность и за жизнь Хозяина, и за их с Санькой и Ларисой. И
пусть Надежда одна стоит на той гибельной развилке и вдумывается в иезуитский
смысл начертанного судьбой: «Налево пойти – убитому быть, направо пойти –
голову потерять». И все, никакого третьего пути, никакой лазейки.
Никакой?..
Поменяв компресс и с облегчением уловив, что дыхание Надежды
становится более ровным, а краски жизни медленно возвращаются к лицу, Марьяна
пошла к Саньке поправить покрывало, съехавшее с его загорелого плечика, да так
и замерла, неподвижно уставившись в угол, но ничего не видя, кроме двух лиц,
которые поочередно выплывали из бестолкового мельтешенья мыслеобразов,
сновавших в ее голове.
Борис. И Абдель. Абдель и Борис.
Все-таки в зверином, вражьем логове есть два человека, на
которых она может рассчитывать… как на вчерашний ледок, затянувший полынью. Как
на ветхую дощечку, брошенную над пропастью. На ту пресловутую соломинку,
которая проплывает рядом с тонущим и вполне досягаема для его жадно хватающихся
за что попало пальцев. Хотя, надо полагать, ему даже легче будет утонуть,
сжимая эту бесполезную былинку!
Вот и она, Марьяна, не утонет ли, доверившись вчерашнему
ледку и едва различимой глазом соломинке? Что-то не удалось ей прочесть на лице
Бориса особенной готовности пожертвовать собой ради спасения бывшей жены! Уж
если он связался с таким, как Рэнд… «Убийца. Мстительный убийца», – вспомнила
Марьяна. Да, можно не сомневаться, что Рэнд способен очень на многое! А интересно,
как судьба свела Бориса с Рэндом? Очень может быть, что они встретились еще в
России: слишком уж хорошо говорит Рэнд по-русски, пусть и с этим своим
кошмарным акцентом. А почему, интересно знать, кавказцы не могут избавиться от
него, сколько бы лет ни говорили по-русски?..
Короче говоря, ясно одно: на Бориса рассчитывать нечего.
Ради мимолетного эпизода из своего прошлого он не станет совать голову в петлю,
ведь подноготная его гипотетической помощи именно такова – чтобы спасти Марьяну
и остальных, сюда нужно привести полицию. А вряд ли это пойдет на пользу Рэнду
и его грандиозным замыслам! Вот уж истинная правда: что русскому здорово, то
немцу смерть. В данном случае – «лицу кавказской национальности», но это сути
не меняет.
Oстается Абдель… Но вообразить жирного, благоухающего, как
парфюмерная лавка, негра в роли спасителя «белого меньшинства» еще наивнее, чем
представить себе Бориса, вновь проникшегося любовью к Марьяне. И то, и другое –
непроходимая фантастика! Абделю тоже не из-за чего рисковать. Tеперь Марьяне
вообще казалось, что заветные цифры на ладони негра ей померещились. Ну в самом
деле, что делать копту, христианину, среди мусульман, которые через слово
Аллаха поминают? Или тут, в команде Рэнда, царит полнейшая веротерпимость, как
в нынешней России?
