Значит – что? Значит, рыжий не знает про Азиза? Быть того не
может! Вернее всего, Виктор, по обыкновению своему, из осторожности, а может
быть, повинуясь некоему вещему чувству, которому он, в отличие от Марьяны,
доверился, изменил место встречи с Азизом. Скажем, они решили пренебречь
утонченным комфортом и провести все это время в более рабочей обстановке. А
может быть, и комфорт никуда не делся: откуда, в конце концов, Марьяне знать,
сколько вилл у этого самого Азиза, коего она видела всего лишь раз, да и то
мельком, так что встреться она с ним на улице – в упор не узнает?
Главное же – рыжий не знает, где Виктор. Но, похоже, готов
на все, чтобы узнать….
Марьяна встрепенулась. О Господи! О чем она все время
думает? Если он определил срок их смерти, значит, пока все еще живы! Санька,
Лариса, Надежда. А если не найден Виктор, значит, жив и Григорий!
Ее охватило такое облегчение, что даже ноги подкосились.
Мощная, густо заросшая рыжей шерстью рука протянулась и подхватила Марьяну, и
той лишь чудом удалось сдержать дрожь отвращения.
– Вы, я вижу, едва держитесь на ногах. Абдель, проводи нашу
новую гостью к остальным.
– Где они? – с тревогой спросила Марьяна.
– В моем доме, – был ответ.
– А где ваш дом?
– Ну, ну! – усмехнулся рыжий. – В пустыне. Этого для вас
вполне достаточно. А пустыня велика! Как говорится, пустынна четверть мира.
Поэтому пустые надежды выбраться отсюда самостоятельно оставьте вашей амазонке.
Но и не отчаивайтесь так уж особенно. В вашем распоряжении тридцать часов,
чтобы образумиться – и открыть мне местонахождение господина Яценко. Сейчас-то
вы, конечно, убеждены, что ни за что не выдадите своего благодетеля. Однако,
как говорится на Востоке, от вечера и до утра каких только чудес не бывает, что
соответствует русскому выражению – утро вечера мудренее. Надеюсь, мудрость
осенит вас своим крылом… во имя вашего же блага, Марьяна.
– А если, предположим, я и в самом деле не знаю, где
находится Виктор, тогда что? – осторожно спросила Марьяна.
Как странно он смотрел на нее, этот рыжий. Во взгляде его
было что-то необъяснимое: он и притягивал, и пугал.
– Вы сами понимаете, что не в моих интересах открывать свое
истинное имя, – начал рыжеволосый медленно и обстоятельно. – Люди, с которыми я
общаюсь, привыкли к моему прозвищу Рэнд. Это слово в арабском языке довольно
многозначно. Меня вполне устраивает его основной смысл – гуляка. Поверьте, мне
очень – повторяю: очень! – не хотелось бы, чтобы в отношении вас оправдалось
еще одно значение этого слова.
– Какое же? – тихо спросила Марьяна, и ей показалось, что
она знала ответ еще прежде, чем янтарные глаза сузились, а негромкий голос
равнодушно бросил:
– Убийца. Мстительный убийца!
Дверь распахнулась, и на пороге возник Салех. На его лице была
написана тревога, и сердце Марьяны радостно ёкнуло в безумной надежде –
нагрянула полиция! Но, как ни быстро, взахлеб говорил Салех, она все же
разобрала несколько слов. Эти слова заставили ее ахнуть, заломить руки.
Санька! У Саньки приступ! Этот поганый Салех так и сказал:
«Мальчишкой овладел Зухал!» Марьяна знала: арабы полагают, будто падучую
болезнь насылает звезда Зухал – то есть Сатурн. В народном суеверии это понятие
до сих пор сохранилось. И лечат здесь падучую самыми жуткими, бесчеловечными методами:
прижигая припадочного раскаленным железом.
Забыв обо всем на свете, она кинулась к Абделю, схватила его
за руку, затрясла нетерпеливо, так, что пистолет ходуном заходил и уставился
прямо ей в лицо:
– Скорее! Веди меня к нему!
Толстое черное лицо выразило испуг:
– Да, госпожа. Ваша воля…
Тут же, спохватившись, он воззрился на хозяина, но чеканные
черты Рэнда выражали благосклонную усмешку:
– Ладно, ладно, Абдель, поторапливайся!
И, едва не сметя с пути застрявшего в дверях Салеха, Марьяна
с Абделем выскочили в коридор, однако… однако Рэнд окликнул их:
– Еще минуту. Марьяна, возьмите ваши вещи. Они помогут вам
скоротать время.
– Вещи? У меня не было никаких вещей, – изумленно обернулась
Марьяна.
– Эта книга, – произнес по-английски Борис и, шагнув вперед,
подал Марьяне синий томик, который она, чудилось, видела когда-то невероятно
давно, в прошлой, а то и позапрошлой жизни. Но – всего лишь три-четыре часа
назад она нервно листала «Тайну пирамиды Хеопса». Странно, что отвратительный
Салех ее не присвоил. Хотя на что ему русская книжка? Он небось и по-арабски
читать не умеет.
А вот вопрос: почему Борис говорит по-английски? Неужели все
еще льстит себя надеждой, что Марьяна его не узнала?
Узнала, и очень легко, а теперь так же легко прочла в
больших карих глазах откровенную жалость. Наверное, именно так смотрят на
приговоренных к смерти, которым предстоит узнать о казни лишь тогда, когда пуля
уже пробьет им голову!
Но сейчас ее собственная жизнь не очень много значила для
Марьяны. Ни на шаг не отставая от Салеха, который рысью мчался по коридорам и
лестницам, и непрестанно ощущая на шее тяжелое пыхтенье Абделя, Марьяна бежала
вперед, начисто забыв о том, что надо бы наблюдать, запоминать, и двери,
ступеньки и повороты, которые могли послужить хорошей приметой, расплывались в
ее глазах, вдруг наполнившихся слезами. Одно только и оказалась она способной
понять, что спустились они этажом ниже. Уже перед дверью, которую торопливо
начал отмыкать Салех, она вспомнила, что главное успокоительное для Саньки – ее
собственное спокойствие, и успела торопливыми, судорожными движениями размазать
слезы по щекам. Однако через минуту поняла, что зря старалась: даже ворвись она
с истерическим воплем, Саньке не стало бы хуже.
Хуже было просто некуда…
Он бился в руках Надежды, выгнувшись дугой, и всей силы БМП
не хватало, чтобы сдержать худенькое детское тело. С губ Саньки рвался хриплый
крик, а потом глаза его закатились. Он потерял сознание, однако судороги
продолжали скручивать тело.
Марьяна подскочила к Надежде, перехватила Саньку, попыталась
уложить себе на плечо его запрокинутую голову на словно бы окостеневшей шее.
Мельком увидела, что губы мальчика посинели, а лицо и шея налились кровью.
Марьяна с тревогой ощупала его мокрые штанишки: дела, видно,
были совсем плохи – припадок ударил с внезапностью взрыва.
