– Вроде того, – лениво пробормотал он, проводя губами по ее
шее – и Марьяна отругала себя самыми черными словами, ощутив, что колени ее как
бы сами собой накрепко прижались друг к другу. Как вчера!
Она села поудобнее и, взяв руку Бориса, положила ее себе на
грудь.
– Ого, – пробормотал он. – Уже?
– Что «уже»? – удивилась Марьяна – и еще больше удивилась
тому блаженному ощущению, которое вдруг нахлынуло на нее, когда пальцы Бориса
осторожно сжали ее сосок.
Она приоткрыла губы, прося поцелуя, – и жадный рот приник к
ней. Cегодня язык, властно смыкающийся с ее языком, не казался нежеланным
гостем! Странное нетерпение овладело Марьяной. Eй казалось, что Борис слишком
медлит. Наверное, вчерашняя ночь заставила его быть таким осторожным. Но сейчас
это было совершенно ни к чему. Все-таки день покаянных раздумий не прошел для
Марьяны даром. Eй хотелось, чтобы Борис как можно скорее раздел ее и уложил в
постель, а он все мучил и мучил ее медленными ласками.
«Мне надо самой раздеться, да поскорее, – поняла Марьяна. –
Это он нарочно так – чтобы я его попросила».
Не прерывая поцелуя, она сорвала с себя халатик, трусики – и
взялась за пуговицы Борисовой рубашки. К ее изумлению, рубашки на нем уже не
было – так же как и джинсов. Борис оказался совершенно раздет – и когда только
успел?! Марьяна с испугом заметила, что за окнами уже темно. Часть вечера как
бы провалилась в небытие. Неужели они с Борисом так долго целовались? И это
было ее последней мыслью…
Больше Марьяна ничего не помнила – только свой истошный визг,
от которого она вдруг подскочила, села, суматошно оглядываясь. В горле было
сухо, сердце то колотилось бешено, то замирало. На мгновение Марьяне даже
почудилось, что его трепет сейчас замрет – и она умрет, не переставая дико,
пронзительно визжать.
– Да выключи, выключи! – простонал кто-то рядом, и Марьяна
увидела голого Бориса, который слепо, сонно бил ладонью по тумбочке, на которой
пронзительно верещал будильник. Наконец его ладонь прихлопнула кнопку, и
будильник замолк. Только сейчас до Марьяны дошло, что визжала вовсе не она, и
от сердца немного отлегло.
Половина восьмого. Ей же на урок!
«Какой урок?» – хихикая, спросил кто-то в мозгу, и она с
ужасом оглянулась.
Борис, постанывая, сполз с кровати; шатаясь, вышел.
Постель разорена, подушки на полу. Простыни в крови.
«Мы что, ночью убили кого-то?» – тупо подумала Марьяна,
однако тут же увидела, что ее бедра тоже перемазаны кровью – и все поняла.
Попыталась вспомнить, как же все-таки свершалось это великое в ее жизни
событие, – но озноб пробежал по обнаженному телу. Подошла к зеркалу, надеясь
увидеть что-то новое в своем лице, – и увидела страх.
С тех пор она ложилась в постель с Борисом, испытывая
постоянный страх. Не скоро он признался, что промокашка была пропитана
раствором ЛСД. Марьяну он уверял, что изведал в ту ночь неземное наслаждение,
что не прочь попробовать еще, однако она воспротивилась наотрез. И все время
боялась: а вдруг он тайком подмешает ей наркотик в еду или питье? На всякий
случай Марьяна старалась не ужинать и, когда дома был Борис, пила только воду
из-под крана. Это, конечно, смешно, глупо… она и рада была бы посмеяться над
собственной глупостью, да никак не удавалось. Может быть, есть вещи на свете
страшнее наркотической зависимости, однако впечатлительная Марьяна просто не
могла ничего ужаснее представить. Разве что впасть в зависимость от Бориса.
Полюбить его, жаждать его, томиться по нему… Нет, Боже упаси!
Та ночь, вместо того чтобы уничтожить последний барьер в их
отношениях, воздвигла между молодоженами настоящую Великую Китайскую стену, и
надо было обрести способности покруче, чем у Дэвида Копперфильда, чтобы пройти
сквозь нее.
Марьяна этого не хотела. Потом перестал хотеть и Борис…
Очень скоро они поняли, что рядом их ничто не держит.
– Ничего, ничего, – говорила Ирина Сергеевна, видя унылое
лицо дочери, слыша ее односложные, тусклые ответы на расспросы о семейной
жизни, – вот родите ребеночка – и все у вас сразу пойдет на лад.
Однако Борис благодаря работе в аптеке имел поразительную
коллекцию презервативов. А потом эта коллекция стала использоваться все реже и
реже: потому что Борис постепенно охладел к своей жене.
Марьяна не сомневалась, что он ей изменяет. Это через
четыре-то месяца после свадьбы! Но что оставалось еще думать, когда он являлся
поздно, к ночи – сытый, довольный, усталый – и в постели, небрежно мазнув
губами по губам Марьяны, сразу отворачивался к стенке и засыпал. И что было
делать, если днем она переживала, ревновала – а ночью мысленно благодарила ту
незнакомую женщину, которая отшибла у Бориса всякую охоту заниматься любовью со
своей женой. В такие ночи она спала спокойно, никакие призраки не выползали из
закоулков сознания, не скручивали тело судорогами необъяснимого, непреходящего
ужаса…
Марьяна была уверена, что недалек день их развода. Она почти
ждала этого дня, была к нему готова. Пожалуй, она была даже готова первой
задать Борису вопрос: «Скажи, пожалуйста, что мы здесь делаем вместе – за одним
столом, в одной постели, в одной квартире?» – и молчала только ради матери,
которая, мечтая о внуке или внучке, вроде бы даже забывала на некоторое время о
своей великой потере, и если на ее губах и возникала бледная улыбка, то лишь в
те мгновения, когда она строила светлые и – невероятные планы:
– Если будет мальчик – назовем Мишенькой. И я ему буду про
деда Мишу рассказывать…
Марьяне в такие минуты хотелось одного: умереть, и как можно
скорее.
А потом настал тот ноябрь…
Марьяна поехала на площадь Ленина в книжный магазин: в школе
сказали, что там появилось отличное методическое пособие по разговорному
английскому. Книжку она купила, от нечего делать заглянула в букинистический
отдел – и вдруг увидела знакомое кожаное пальто и кепку. Борис! Стоит у прилавка
и под диктовку продавца, тощенького интеллигентного старичка, заполняет бланк
заказа.
Первым побуждением Марьяны было уйти. Потом ее ожег стыд. До
чего она распустилась! Ведь это ее муж, самый близкий ей человек! А она готова
ринуться от него наутек… от такого парня. Борис ведь красавец, любая была бы
счастлива оказаться рядом с ним. Вон как зыркает на него из-под опушенного
ламой капюшона немыслимо красивой рыжей дубленки высокая девушка! Глаз так и
горит!
Перехватив взгляд Марьяны, девушка резко отвернулась – та не
успела ее рассмотреть. Чем-то знакомое лицо, а может быть, и нет.
