Небесные, предвечные мать и сын смотрели на нее
выжидательно: мол, кого еще назовешь? Себя не забудь! Марьяна на всякий случай
попросила еще и за князя Ваську, ну и матушку свою упомянула, хотя вряд ли ей
там что-то угрожало, в том баснословно далеком Дивеевском монастыре, за тридевять
земель отсюда. Наконец-то Марьяна вспомнила и о себе, и за себя помолилась…
И тут телефон начал трезвонить. Однако это были не условные
Васькины звонки, а долгие трели. Похоже, звонившие к Шеметовым были весьма
терпеливыми людьми, потому что один раз Марьяна насчитала пятнадцать басовитых,
напоминающих пароходную сирену гудков! Только тут она вполне оценила выучку и
мудрость князя-суперагента: не разработай Васька свой код, Марьяна хватала бы
трубку на всякий бряк, а ведь наверняка все приятели Шеметовых – местные,
арабы. Хороша была бы Марьяна, отвечая на их недоуменные вопросы со своим более
чем скудным словарным багажом! Разве что по-английски… Но как объяснять, пусть
и по-английски, кто она и почему сидит у Шеметовых на телефоне?
А потом телефон замолчал, и надолго. Однако легче Марьяне не
стало, потому что, когда она, посидев в тишине, снова решилась дозвониться до
кого-нибудь из своих, трубка не откликнулась гудком.
Аппарат отключился.
Марьяна уставилась на него с испугом, щедро приправленным
ненавистью. Теперь она совершенно не представляла, что делать!
Бежать отсюда? Ждать? Но чего ждать?
Eй частенько приходилось искать подсказку судьбы в наобум
раскрытых книжках, искать в сумятице строк особый пророческий смысл. Вот и
сейчас: не глядя, открыла «Тайну пирамиды», оказавшуюся под рукой весьма
кстати, не глядя, ткнула пальцем в страницу. Однако почему-то никак не могла
решиться посмотреть на предсказание. Наконец, двадцать раз уверив себя, что все
равно это просто чепуха, осторожно прочла:
«Еще Страбон писал о пирамиде Хеопса: «На боку пирамиды на
небольшой высоте есть камень, который можно отодвинуть. Если приподнять этот
камень, откроется извилистый ход, ведущий к могиле».
В это последнее слово и упирался палец Марьяны, словно
указующий перст судьбы…
Тут слезы снова нахлынули, а поскольку некого было
стыдиться, кроме себя, Марьяна и предалась единственному доступному ей занятию:
горькому плачу.
Испугавшись, что вот-вот просто спятит на почве истерики,
наконец пошла в ванную и долго умывала распухшее, горящее от слез лицо, пока не
спохватилась, что за шумом воды не услышит звонка, если телефон каким-то чудом
исправится.
Ринулась обратно в комнату – и запнулась, услышав чей-то
негромкий окрик за окном:
– Эй, ты! Выходи!
Говорили по-английски.
Марьяна, прячась за выгоревшей, однако до хруста
накрахмаленной ситцевой шторкой, подкралась к окну – и обомлела, увидев две
высокие мужские фигуры, стоявшие в палисаднике и наставившие на дом пистолеты.
Первым чувством было какое-то полудетское, наивное изумление
полной разболтанностью охраны правопорядка в этом несусветном городе. Ни стыда,
ни совести у здешних громил! А вдруг все-таки нагрянет полиция? Хоть бы для
приличия таились, перебегали к крыльцу под прикрытием кустов…
Ей стало чуть полегче, когда один из незнакомцев, невысокий,
тощий араб, задрал майку и вынул из-за пояса нечто, до боли напоминающее
полицейский жетон.
Неужели все-таки правопорядок здесь блюдется?! Марьяна не
верила своим глазам: от кого охраняют граждан? От нее? Каким образом и почему
на нее вышли местные копы, столь старательно загримированные под уличных
оборванцев? Предположим, они-то и есть суперагенты, но какой интерес для них
может представлять какая-то Марьяна? Неужели предполагают, что это она навела
«порядок» на вилле «Клеопатра», а потом сбежала? Глупости. И откуда они вообще
знают о ее местонахождении?! Следили за их с Васькой такси? Чего ради?!
Единственное правдоподобное объяснение, которое могло прийти в голову: соседи
заметили мелькающую в доме фигуру и подняли тревогу. Однако, оглядев глухие
заборы и завешанные тряпьем балконы ближней «высотки», Марьяна покачала
головой. Куда там! Если только в одном из домов не выставлена стереотруба,
никто не мог дать знать в полицию о ее присутствии, кроме…
Кроме Васьки.
Ну конечно же! Все очень просто, даже смешно. Васька,
очевидно, обнаружил на вилле «Клеопатра» что-то такое, из-за чего вызвал полицию.
А они поехали за Марьяной – может быть, как за единственной оставшейся в живых
обитательницей этой виллы…
У нее перехватило горло от ужасной картины, вмиг
нарисованной воображением, и тут взгляд ее оторвался от араба (который под
прикрытием своего жетона все ближе подбирался к крыльцу) и упал на его
спутника, толстощекого негра в полосатой рубахе навыпуск и просторных белых
штанах.
Марьяна могла бы спорить на что угодно, что уже видела его
сегодня. Но где? Случайно на улице? Да она их штук пятьсот видела, негров-то, с
чего было запоминать именно этого? Или просто кажется? Да неважно, ей-Богу. Все
разъяснится, когда она выйдет к этим бравым местным копам. Нет, не очень-то
бравым: вон как наставили на дом револьверы! Будто собираются брать «незаконное
бандформирование»! Марьяна вымученно улыбнулась мимолетному воспоминанию.
Неужели Васька не сказал им, что она здесь совсем одна, не вооружена и вполне
безопасна?
Что, выходить с поднятыми руками – на всякий случай? Криво
усмехнувшись, она шагнула к выходу, потянувшись за платком, брошенным на стул.
Платок соскользнул, Марьяна наклонилась за ним, но нечаянно смахнула на пол
сочинение академика Шеметова. Жаль, не прочитала. Разве что одолжить на время?
Поможет отвлечься. Васька, наверное, не будет возражать.
Она шагнула к выходу – и вдруг увидела, что во дворе уже не
два, а три человека.
От калитки торопливо шла невысокая худенькая женщина,
смуглая и изящная, как арабка, однако с выгоревшими льняными кудрями и
удивительными ярко-бирюзовыми глазами. На ней была какая-то смешная белая
панамка и ситцевое просторное платье. Выглядела она совсем как девчонка, однако
Марьяна сразу догадалась, кто эта неожиданно появившаяся женщина. Васькина
матушка наконец-то пожаловала!
Надо полагать, она очень удивилась, обнаружив в своем садике
двух копов, засевших на клумбах с пышными гладиолусами. Особенно бесцеремонно
держался негр, который воздвиг свое толстое тело точнехонько посреди клумбы,
сломав несколько хрупких стеблей. Марьяна не без злорадства проследила за взглядом
хозяйки, мечущим бирюзовые молнии в этого наглеца, – и вдруг у нее ослабели
коленки, сухо, отвратительно сухо сделалось во рту.
