– «За доброту и ласку», – попыталась шутить Стася.
– И за них тоже! – усмехнулся Степан. – Ну, до завтра! В десять нормально?
– Да, вполне, – ровно ответила она. – До свидания, Степан Сергеевич.
– До свидания, Станислава! – бодро, с намеком на веселость попрощался он.
Печальными и почему-то мудрыми глазами она смотрела в сторону, не на него. Он старался не замечать, не видеть, но всего на секунду, на малюсенькую секундочку, разворачиваясь к двери, уловил этот взгляд, как обжегся.
Больших рванул, распахивая на себя дверь, переступил порог, шагнул к лифту и обернулся. Дверь за ним плавно закрылась – не хлопнула, не стукнула – медленно, под силой собственной тяжести, закрылась. Не прогремел замок, запираемый на ключ.
Степан подошел к лифту, нажал кнопку вызова, отстраненно подумав, что и близко не представляет, где территориально находится, ну это-то ерунда, главное – выехать со двора. А там разберемся!
Бесшумно подъехал лифт, обнаружив свое прибытие открыванием дверей.
Степан посмотрел в пустую кабинку, и в этот момент что-то случилось с его сознанием. Что-то, как кулак, шибануло откуда-то из солнечного сплетения по мозгам, очищая от плесени страхов, условностей, идиотизмов!
– А-а-а! Твою мать! – обложил он себя, обстоятельства, жизнь растреклятую, загнавшую надежно страхами в безопасный отстойник.
И огромными шагами ринулся назад, шарахнув с разгона об стену входной дверью, как разбушевавшийся посреди зимы медведь-шатун.
– Стася!!! – заорал от души на всю квартиру и близлежащий район вместе с нею.
Она вышла ему навстречу и смотрела такими большущими глазищами.
Разобрать. что выражали ее глаза, он не успел – не сбавляя шага, оказался возле, сгреб на ходу одним мощным движением рук и поцеловал!
Сильно. Безвозвратно. Отчаянно.
И не мог остановиться!
Все куда-то ухнуло, как в пропасть, остались только они одни в этом поцелуе.
Степан раздевал ее и себя с незнакомым, несвойственным ему неистовством, ударившим в голову, как хорошее вино, и метался, смеясь, прижимая голенькую Стаську одной рукой к себе – от входной двери, которую почему-то надо было обязательно закрыть, через коридор, в спальню. И рвался вперед, изучая ее руками, губами, взглядом.
Опомнился вдруг и спохватился, что может сделать ей больно, и приказал себе умерить юношеский пыл.
У него никогда не было маленьких, миниатюрных женщин, так в его жизни получилось, что все партнерши обладали габаритами статными – высокие, стройные и не очень, одним словом – крупные барышни. А Стаська возле него совсем как пичужка!
А он тут со своими ручищами!
Но она не позволила ему остудить под напором мыслей, страхов, рассуждений! То, что творилось с ними сейчас, не имело простых определений – ни страсть слепая, ни расчетливый секс, ни любовная игра – нечто совсем иное!
– Нет! – потребовала она. – Никакого контроля! На фиг!
– Ты такая маленькая, я могу не заметить, что делаю тебе больно!
– Никогда! – отринула такую возможность она. – Не думай об этом! Вернись!
И он вернулся. К ней. К ним.
Туда, где могли быть только двое.
И отказался добровольно от ума и всех знаний-умений, оставив чувствования и инстинкты!
И тонул в гречишном меде Стаськиных глаз, когда брал ее первый раз, стараясь продлить этот момент сколько мог, и разделил с ней улетание к вершине, и укачивал после, уложив на себя, оберегая, успокаивая вздрагивающее воспоминаниями тело.
И что-то шептал бесшабашно-порочное в розовое ушко и хохотал над тем, как она краснеет и шлепает его стыдливо ладошкой по плечу.
Они начали все сначала, с неспешного бесконечного поцелуя, осторожно осваивая неизвестное, не удержав медлительности, заспешили в конце, не могли оторвать взгляда друг от друга делясь потрясением еще более ярким, другим, чем первый раз!
Стаська заснула у него на руках, и Степан тихонько целовал ее в макушку, чтобы не разбудить, невидяще смотрел в слепое темное окно и улыбался умиротворенно своим мыслям.
Она очень быстро проснулась, и выяснилось, что они оба жутко голодные – нормальное состояние!
Они устроили варварский набег на кухню, закончившийся совсем не кухонными делами.
Вернулись назад в радостно принявшую кровать, целовались, смеялись, почему-то шептались, не рискнув разбить волшебство громкими голосами, и обессилевшие заснули, часов в пять утра с начинающимся рассветом.
Следующий день принес Стаське все ожидаемые и прогнозируемые самой себе «прелести» новой жизни.
И ничто, как водится, не предвещало…
Они завтракали, уставшие, восторженные, звучащие все еще в одном ладу.
– Слушай, Стася, а где мы территориально находимся? – спросил Степан, довольно потягивая кофе с молоком из большой кружки.
– На Сретенке.
– Не хиллари! – присвистнул он. – У тебя что, богатые родители?
Спрашивать про наличие богатого мужа или любовника Степану почему-то совсем не хотелось, даже не думалось.
– Богатые, – признала факт Стаська, примерилась и откусила от сложносоставного бутерброда, и уточнила ответ уже с полным ртом: – скрипачи. В австрийском Большом академическом оркестре.
– Однако! – прочувствовал Степан. – А тебя, значит, балуют?
– Пытаются. Я не даю, – размахивая рукой с зажатым в ней бутербродом, поясняла Стаська. – Они не то чтобы очень богатые, в Австрии дорогая жизнь, особенно в Вене.
– Ты к ним ездишь?
– Редко. Чаще они сюда, – без энтузиазма ответила она.
– Ясно. Не самая приятная тема, – присмотрелся к ней Степан.
– Да не то чтобы… но в двух словах не объяснишь, а вдаваться в подробности мне сейчас не хочется. Потом как-нибудь расскажу, ладно?
– Не грузись, – посоветовал он. – У большинства родители – это тема сложная.
– А у тебя? – живо поинтересовалась Стася.
– Бог миловал! Конфликтов нет, но, как и у всех, вопрос отцов и детей имеет место. Зато у меня полная благость и понимание с любимой сестрицей!
– А у меня полная благость только с тетушкой.
– А подруги, друзья?
– Имеются, но без душевного стриптиза и близости. Это все с княгинюшкой.
– С кем, с кем? – подивился Больших.
– Ну, мы так тетку называем в семье. Это отдельная история, – улыбнулась Стаська.
– Подозреваю, что необычная.
– Да уж, из разряда семейных былин! – рассмеялась Стаська.
Стаське исполнилось три года, когда бабушка и дедушка Ремизовы решили восстановить отношения с дочерью, увидеться наконец с внучкой и, так уж и быть – куда ж деваться! – познакомиться ближе с семьей зятя.
