Раб вырвался на мгновение и бросился бегать вокруг стола.
– Чтобы ты меня не узнал, я у специального цирюльника изрезал себе всю физиономию, как бы следами от нарывов, я стал прихрамывать, голос мой сменился сам собой с возрастом, и ты меня не узнал. Ты думал, – Дигба хрипло захохотал, – ты всю жизнь думал, что я настоящий Сулла! Настоящий, а ты всего лишь тот, кому позволено править! О боги, скажите, кто из нас величайший актер!
Сулла почти догнал его, но Дигба-Карма рухнул на каменный пол и, дернувшись несколько раз, замер.
Некоторое время Сулла стоял в полном оцепенении над маленьким скрюченным телом, потом медленно поднял голову.
Светильники почти догорели, но Валерию он не увидел не из-за этого.
Валерии не было на веранде.
Сулла повернулся.
Никого!
– Валерия, – позвал он одними губами, беззвучно. – Валерия! – повторил он громче, и в голосе его показался отчетливый страх. – Валерия! – крикнул он громко и страшно и увидел, что она спешит к нему, неся что-то в руках.
– Что это?!
– Бальзам.
– Какой бальзам, зачем бальзам? Ему уже ничем не поможешь, я его задушил.
– Бальзам для тебя, – прошептала супруга.
– Зачем?! Я не болен.
– Совсем немного, посмотри сам.
По знаку Валерии раб-нубиец внес на веранду большое медное зеркало, другой раб нес в руках два факела.
Сулла приблизил лицо к отполированной до блеска поверхности – на него смотрело не его лицо, а жуткая пятнистая маска. Десятки красноватых и лиловых нарывов покрывали и лоб, и щеки, и шею.
– Что это такое?! – спросил Сулла по инерции, прекрасно зная, что никто не даст ответа на вопрос.
– Я уже послала за лекарями, – проговорила Валерия, – и в Рим, и в Нолу.
– За лекарями? – рассеянно переспросил Сулла, продолжая вглядываться в свое отражение. – Здесь дело, кажется, не в лекарях. Метробий!
Перепуганный со сна, явился стариннейший слуга Суллы. Рабов с факелами отослали. Зеркало велено было швырнуть в море, пусть там рыбы любуются своими отражениями.
– Поезжай в Рим, Метробий. И привези ко мне Росция, Тигеллина, Сорика и кифаристок, и флейтисток. Кажется, пришло время повеселиться. А эту падаль, – он указал на тело Кармы, – закопайте где-нибудь подальше.
Глава пятая
Смерть
79 г. до Р. X.,
675 г. от основания Рима
Первый мраморный бассейн наполняли подогретой минеральной водой с небольшой примесью розового и лавандового масел. Поверхность воды была усыпана лепестками жасмина.
Во втором бассейне была вода морская, в которую перед самым погружением драгоценного тела подмешивали свежей артериальной крови молодого оленя.
В третьем бассейне была знаменитая анконская лечебная грязь, которую сверху поливали прозрачным цербенским вином и посыпали коричневой пылью.
Следом была ванна, полная свежего, еще не полностью перебродившего виноградного сока. В нее можно было опускаться всего лишь на несколько мгновений – так велели доктора.
После ванн пылающее тело Суллы попадало в объятия рабынь с подогретыми и пропитанными отварами целебных трав простынями.
Прибывший из Коринфа врачеватель Вилафрид настаивал на том, что именно лечение травами должно принести наилучший результат.
Стоя над погруженным в лечебный отвар бывшим диктатором, он гнусаво долдонил, разворачивая свиток со своим знаменитым трактатом:
Тыква. Плод ее также повсюду находит себе примененье.
В виде сосудов, когда содержимое чрева пустого
всё вынимают и недра резцом выскребаются ловким.
В чреве таком иногда помещается целый секстарий
или содержится в нем целая мера. В сосуде,
если составом смолистым его сохранятся,
порчи не ведая долго, дары благородного Вакха.
Дыня. Радость пирующий пьет, ароматом и свежестью дара
горло лелея свое. От подобной еды не немеют
твердые зубы, но эта, казалось бы, легкая пища
силой природной питает во внутренних органах холод.
Полынь. Жажды пожар унимает и гонит она лихорадку.
Силу ее испытай, отварив зеленые листья
горькой полыни. Затем это средство из емкой посуды
выпей и тем же отваром облей высокое темя.
После того как отмоешь ты волосы этою влагой,
помни, что зелень полыни берут и поверх налагают.
Теплые волосы пусть мягкой повязкой стянуты будут.
Минет немного часов – и повязку с волос удаляют.
Шандра. Что мне сказать о могучей,
растущей поблизости тут же
шандре, прославленном роде, хотя обжигает жестоко
рот наш, и запах, и вкус у нее совершенно различны.
Наш завершая обед, выпивается часто в киафах,
лучше, когда на огне подогретый напиток.
Если же мачехи злые отыщут смертельные яды
и подмешают к питью иль коварно с едою смешают
яд аконита – тотчас же питье выпивают из шандры:
этот целебный напиток грозящую губит опасность.
– При чем здесь мачехи! Где ты здесь видишь мачех, унылый грек!
Вилафрид испуганно оглянулся, и свиток сам собою вернулся в трубчатое состояние. Но губы его продолжали бормотать:
Лилии белой сверканье какими стихами иль песней
неискушенная Муза достойно воспеть в состоянье?
Блеску лежащего снега цветок белоснежный подобен.
Сладкий его аромат…
С помощью двух рабов Сулла поднялся из бассейна, и тотчас к нему подбежали четыре прислужницы со скребками, сделанными из створок морских раковин, и начали соскребать мелких белых червяков, покрывавших многочисленные нарывы на теле повелителя.
…словно кущи сабейские, дышит.
Камень паросский своей белизною и нард ароматом
лилию не превзойдут. Если ж змея вероломно
ею накопленный яд, из коварства врожденного, зубом,
гибель сулящим, сквозь рану до самого сердца послала,
лютую гибель неся, то пестиком очень полезно
тут же цветок размельчить, выпив сок его вместе с фалерном.
По знаку, сделанному Суллой, два обнаженных юноши занялись приготовлением лекарства по только что изложенному рецепту. В каменной ступе растолкли несколько цветков принесенной из сада лилии и залили чашею неразбавленного фалернского вина.
Если ее растолочь и вложить в посиневшую рану,
ту, что укус причинил, то нетрудно тогда убедиться,
сколь превосходные свойства скрыты в лекарстве подобном.
