Сидящий в углу залы секретарь встает с расшитого парфянского пуфа и обходит залу по периметру, проводя длинным тростниковым стилосом по прутьям золоченых клеток, побуждая сидящих в клетках птиц к пению.
Некоторые откликаются, и тогда Валерия, лежащая на длинном, красного дерева столе, улыбается.
Следуя последней греческой моде, сестра Гортензия не выносит греческих кифаристок и флейтистов, она желает вернуться к естественной жизни. Отсюда настоящие певчие птицы, купание в ключевой воде и в миндальном молоке, специально доставляемом каждое утро с апеннинских предгорий; никаких мидийских и тирских притираний и полный отказ от уксуса. Идеальной белизны можно добиться и другими способами.
– Гай Меммий Фронтон, – сообщил секретарь, выходя на второй круг общения с пернатым хором.
– Кто это? – томно спрашивает Валерия.
– Квестор консульской армии. Очень видный мужчина. Богат. Друг Суллы.
– Где же мне его принять?
– Лучше в мраморной беседке, пинии сейчас отбрасывают на нее благодатную тень.
Фронтон сразу же упал на колено. Наколенник мужественно лязгнул о камень. Левая рука припала к груди как раз между двух безобразных горгоньих физиономий.
– Едва вас увидев во время вчерашнего праздника… – Далее последовал довольно длинный, не слишком (против ожидания Фронтона) путаный рассказ о размерах, силе и глубине вспыхнувшего чувства.
Валерия слушала, мечтательно (но отнюдь не поощрительно) улыбаясь, забавой в этот момент ей служил собственный изумительно изогнутый каштановый локон.
– И теперь я жду только твоего ответа. – Голова гордо (действительно гордо) склонилась на грудь. Красивая голова, гордо склоненная на широкую, мужественную грудь.
По губам Валерии пробежала досадливая гримаска. Что теперь ей делать со всем этим?
– Скажи, а ты действительно служишь у Суллы?
– О да! – Голова выпрямилась, глаза вспыхнули.
– И-и, – Валерия снова притронулась к локону, но теперь он ей не помогал, – и что он за человек?
– Он? Человек? – Фронтон рассмеялся. – Порою мне кажется, что он не человек.
– А кто?! – искренне удивилась сестра Гортензия.
– А что-то вроде бога. Он умен, как бог, он добр, как бог, он щедр, как бог, он… он… силен, как бог. Служить ему не тягота, но наслаждение, ибо приказы его всегда…
– Хорошо, хорошо, но ведь ходят слухи, что он… ну, ты должен меня правильно понять…
– Проскрипции? Якобы кого-то он приказал убить… Но скольких из числа тех, кого убить надо было непременно, он простил! И даже одарил! Он немстителен, и это еще один божественный признак. Проскрипции, списки! А ты вспомни, что творили в городе Марий и Цинна, когда власть принадлежала им: ручьи крови бежали по городским улицам, царило бесчестье и предательство. А Сулла – ведь ты только представь себе, клянусь Юпитером-громовержцем, обычный человек не способен на такое, – он простил своего злейшего врага.
– Этого старого Мария?
– Да! Несмотря на все подлости, которые от него претерпел. Он казнит только тогда, когда не казнить нельзя.
– Но жестоко высмеял Мария, иногда это больнее.
– Ну что ж делать, он должен был показать этому старому кровопийце, кто он есть. – Фронтон грациозно поднялся с колена. И произнес то, до чего по складу своего характера в общем-то не должен был додуматься. – У меня такое впечатление, что Сулла появился на свет, чтобы высмеять весь этот мир за его ничтожность.
Валерия улыбнулась, благодарным взглядом окинула статного красавца.
– Спасибо за интересное утро.
– Но… Но мое предложение?!
– Ах, замуж. – Улыбка поблекла, задумчивое выражение лица превратилось в скучное. – Это так неожиданно…
– Я понимаю, мне придется подождать.
– Вот-вот, подождать, и даже, я бы так сказала, неизвестно чего.
Красивая голова напряженно наклонилась вперед.
– Я дам ответ.
– Когда?
– Когда? А вот после Сатурналий сразу и дам.
– Это как-то не очень скоро…
– Но это когда-нибудь будет, не правда ли?
С тем обожатель Суллы и красавицы Валерии покинул дом. Он был переполнен чувствами самыми необъяснимыми. Фронтон был уверен, что все сделал правильно, и вместе с тем мучился от ощущения, что все испортил.
Буквально через несколько мгновений после исчезновения красавца квестора явился облаченный в простой голубоватый хитон неприглядного вида человечек и заявил, что его зовут Карма и что послан он не кем иным, как Луцием Корнелием Суллой.
Валерия с интересом, но одновременно и с некоторой брезгливостью смотрела на это существо. Ей было странно, что человек, с которым у нее, как ей казалось, начала устанавливаться определенная (и пока совершенно неопределенная) связь, послал в качестве вестника существо подобного рода. Урода. Не есть ли это указание на тот род чувств, что он испытывает к ней! Или, наоборот, надо тут все понимать по-другому – под отвратительной оболочкой часто хранится прекрасная жемчужина.
Пока омытая миндальным молоком красавица занималась сложными и, честно говоря, бесполезными истолкованиями, раб удобно устроился у ее ног на специально истребованной скамеечке. Стоять на колене он не любил и в данном случае не считал уместным.
– Я послан к тебе, Валерия… чтобы… – Карма, оказавшись в состоянии некой внутренней борьбы, замолк. – Я послан к тебе, – наконец сказал он твердо.
– Кем? – мило улыбнулась в ответ Валерия.
– Вероятно, ты догадываешься.
– Вероятно, я догадываюсь, но ты все же потрудись произнести имя того, кто тебя послал.
– Этого человека зовут Луций Корнелий Сулла.
– И что же он повелел мне передать?
– Я передам тебе то, что он повелел передать.
– Так передавай же!
Во всем облике женщины чувствовалось неподдельное и радостное возбуждение.
Кажется, именно это и не понравилось Карме, во время искусственно и искусно растянутой преамбулы он как следует изучил свою собеседницу.
– Чего же ты ждешь?!
– Я жду, что ты дашь мне слово.
– Бери. Бери любое, хоть первое, хоть последнее, хоть звучное, хоть бранное, только начни.
Карма смотрел в сторону и едва заметно гримасничал, ему эта миссия нравилась все меньше.
– Я не могу начать говорить, пока ты не пообещаешь мне молчать.
Валерия надменно подняла бровь.
– Что ты себе позволяешь?!
– Молчать о том, что я тебе скажу.
– Я не понимаю, чего ты от меня хо… нет, клянусь Кибелой, кажется, начинаю понимать. Ты пришел мне сказать что-то важное, нечто такое…
