Голова прилетела только что из-за Длинных стен, видимо, пущена с помощью катапульты.
Сулла поинтересовался, кто командует войсками в том месте.
– Гальба, – сказали ему. Он закричал на посланца:
– Скачи немедленно обратно, пусть поднимает передовые манипулы, и беглым шагом на пять стадий от стен. Немедленно!
Лукулл взял голову у гонца, тот яростно работая мозолистыми коленями, развернул своего коня, и погнал обратно.
– Ты знаешь этого человека? – спросил Лукулл у Мурены.
Тот грустно кивнул.
– Это наш лазутчик. Он попался в руки Аристиона.
– Или Архелая, – сказал Сулла. – Надо послать Гальбе помощь.
Оба Луция Лициния воззрились на него с вопросом. Они не решились спросить, почему он велел когорте Гальбы отойти подальше от стен, но чем обусловлен приказ о посылке помощи частям, которые никем не атакуются, они хотели бы узнать.
– Архелай никогда бы не стал сообщать мне, что нашел моего лазутчика, если бы это могло повредить его планам. Он уже начал вылазку, и нам остается одно – постараться минимизировать ущерб от этой его акции.
И Лукулл и Мурена свято верили в военный гений своего командующего, но вокруг медленно варилась обычная осадная жизнь, ничего не предвещало каких-то немедленных движений и событий.
Сулла едва заметно дернул веснушчатым носом.
– И пошлите гонца к Гортензию, пусть тоже будет осторожен, перед его позициями тоже может быть провокация. А мы пока поднимемся на тот холм. Я думаю, оттуда нам все хорошо будет видно.
И уже через несколько мгновений Лукулл и Мурена имели возможность в очередной раз убедиться, что их командир слов на ветер не бросает.
С холма, на который они поднялись, они сразу увидели одно из отвратительнейших зрелищ, которые только может себе представить римский военачальник – бегущих в панике легионеров.
Архелай скрытно сосредоточил за участком Длинных стен, перед которыми стояли несколько манипулов когорты Гальбы, довольно много своих пехотинцев. Через хорошо замаскированные амбразуры у основания стен они выбрались наружу, залегли в кустарнике, оторочившем стены почти на всем их протяжении, и по команде бросились в атаку.
Легионеры находились всего на расстоянии полета стрелы от стен, и даже местами ближе.
Копья были составлены в пирамиды, солдаты в этот момент работали не мечами, а топорами готовя новые венцы для обгоревшей гелеполы.
За несколько недель полного отсутствия боевой практики, порядок ослаб, деканы не держали свои десятки в поле зрения, и поэтому их команды не оказывали должного действия. Воины метались туда-сюда, без щитов, вообще без оружия, и без малейшего представления, где они должны находиться в данный момент.
Мощь римского легиона строилась на том, что каждый легионер, каждый декан, каждый центурион досконально знает свое место и свой маневр в любой ситуации. Без этого римская когорта обращалась просто в тысячную толпу перепуганных людей.
Толпа понтийцев с круглыми щитами, занесенными копьями, звериными головами вместо шлемов, истошно разноязыко вопящая, не произвела бы на римлян никакого впечатления, если бы они стояли плечом к плечу с теми, с кем привыкли стоять, держа наизготовку привычное оружие и слыша команды своих командиров. Теперь же они кинулись бежать от этой толпы, проникаясь с каждым шагом все большим страхом.
Отдельные герои и группы смелых легионеров, попытавшихся повернуться лицом к накатывающей волне варваров, были сметены просто ее совокупной физической мощью. Никто ни с кем не успел скрестить клинка.
– Неожиданность, единственное оружие, которому неспособна противостоять даже воля, – сказал Сулла. Он имел возможность пофилософствовать, вспоминая рассуждения Публия Корнелия Сципиона Старшего о злополучной битве при Каннах.
Его подчиненные уже вовсю, и очень квалифицированно трудились, ликвидируя последствия неожиданного вражеского набега.
Луций Лициний Мурена уже отдал все необходимые команды: подошедшая из резерва когорта готовилась встретить рассыпавшуюся по склону холма понтийскую ораву. Луций Лициний Лукулл заходил справа, огибая холм, ставший на время штабным, ведя за собою три кавалерийские турмы.
Не так, в общем-то, много всадников, всего около сотни, но они шли с таким устойчивым напором, набирая скорость на небольшом спуске, немного растягиваясь по фронту, посверкивая широкими обнаженными мечами и волнуя воздух красными и синими перьями на своих шлемах, что ими нельзя было не залюбоваться. И не проникнуться уверенностью, что все будет хорошо.
То есть плохо для людей Архелая.
Понтийцы уже получили сигнал со стен – отходить!
Не все его расслышали.
И не все, кто расслышал, смогли преодолеть охвативший душу жар успешной погони. Эти и стали добычей кавалеристов Лукулла. Те прошли как по капустному полю по левому флангу понтийской пехоты – такие летели ошметки во все стороны.
Они стояли понурые, сделавшиеся вроде как даже меньше ростом. Готовы были ко всему. Ни у одного легионера, тем более центуриона, не было ни малейшей попытки пуститься в оправдания по поводу того, что они сделали.
Виноваты.
Втайне надеялись только на одно – до децимации дело не дойдет. Все же трусость их когорты не принесла вреда большого и непоправимого.
Бегство покрыло их позором.
Да.
Лишат денежных выплат.
Пусть.
Ветераны, если боги смилостивятся и дадут дожить до конца срока службы, получат наделы в худших местах и в последнюю очередь? И это наказание будет принято как заслуженное.
Вероятнее всего, отошлют в ближайшую гавань, где стоит римский флот, и посадят на весла на полгода-год.
Сулла один раз прошел перед их строем. Туда-обратно. Потом еще туда-обратно.
Солдаты, мимо которых он проходил, шумно сглатывали слюну.
Ну, объявляй уже!
Пусть даже децимация, война есть война.
Наконец Сулла огласил свое решение.
Всем, кто бежал со своей позиции в нарушение приказа, нельзя больше брать в руки оружия.
Они возьмут в руки плотницкий топор и крестьянский заступ.
Они будут вместе с рабами рыть подкоп, навстречу тому подкопу, который роют люди Архелая под главную гелеполу.
Воины стали украдкой переглядываться.
Не так плохо.
Ничего не сказано про телесные наказания и про деньги. Неужели не будет даже списка проштрафившихся ветеранов, с надеждой переспрашивали друг друга триарии, воины в годах, с надеждой ожидавшие окончания многолетней службы.
– Вы покрыли себя позором, так скройтесь с глаз моих под покровом земли.
