На самом деле было на что посмотреть и что осознать: впервые караульные огни римской армии горели в сердце Вечного города.
Квинт Росций, возможно, наиболее талантливый актер своего века, высоко ценимый не только Суллой, но и всеми италиками и даже варварами, попросил консула уделить ему несколько минут для уединенной беседы.
Смущаясь и покашливая, совершенно утратив свою хваленую дикцию, он вполголоса поведал своему высокопоставленному другу следующее:
– Мир помешался в последние дни на театре.
– Что ты имеешь в виду, Росций?
Актер обернулся – не слышит ли их кто-нибудь, инстинктивно он ощущал, что об известных ему вещах не следует слишком широко распространяться.
– Знаешь, чего от меня добивался Марий?
– Ну-у, не знаю. Он велел, чтобы ты меня высмеивал? Представил в уродливом или глупом виде, да?
– Если бы.
– Что значит это твое «если бы», Росций? Значит, если бы он этого потребовал, ты бы это исполнил?
– Клянусь всеми богами, да! И ты не должен меня осуждать. Потому что выбор был бы только один – или представление, или меч. Когда выбор таков, у актера выбора нет.
Сулла устало потер лицо.
– Напрасно ты думаешь, что выбор есть у солдата. Но к делу. Он не угрожал тебе или другим смертью, требуя выставить меня в позорном виде?
– Нет.
– Чего же он хотел?
Росций опять оглянулся.
– Он хотел, чтобы я выдал тайну.
– Тайну? – Консул откровенно удивился. – Какую?
– Он считает, что ты связан с нами, со мной и Тигеллином, со всем сообществом какой-то тайной. Он утверждал, что по-другому быть не может, иначе ты бы не поднял целую армию на нашу защиту.
Консул тихо засмеялся.
– Святые небеса, каких только глупостей не наслушаешься, причем от людей, которых привык считать неглупыми.
Росцию действительно слегка стало неудобно, известие, принесенное им правителю, показалось ему самому таким несуразным, таким жалким.
– Прости, если я…
– Да будет тебе. У Мария были основания выдумывать бредни такого рода. Я ведь действительно с детства люблю общество актеров, мимов и танцовщиков и даже вот не далее как сегодня задумал свести счеты с этим старым безумцем именно с помощью театрального действа.
– Стоит тебе повелеть – и я навсегда забуду…
– Нет, нет, наоборот, ты постарайся лучше вспомнить, чего именно он от вас хотел. Какие… м-м… очертания, по его мнению, могла бы иметь эта, как он выразился, «тайна»?
Росций вытер потный лоб краем туники, нахмурил густые брови, даже зажмурился.
– Нет, ничего путного я не припомню, да он сам не мастер выражаться так, чтобы можно было понять, что именно кроется за его словами.
– Ладно, пусть боги будут ему судьями, очень скоро мы узнаем, как именно они к нему отнесутся. А нам, как чаще всего это бывает в жизни, уготована роль зрителей. Иди, Росций, спать, завтра ты должен быть наготове. И подумай, может, нас и вправду связывает какая-то тайна.
Глава восьмая
Марий (продолжение)
88 г. до Р. X.,
666 г. от основания Рима
Великий полководец, спаситель отечества, шестикратный консул, один из богатейших людей Средиземноморья от Тира до Геркулесовых столпов, лежал на полусгнившей камышовой подстилке, завернувшись в простой крестьянский шерстяной плащ. Лежал он в хижине глухого рыбака, ничего не слыхавшего о гонениях на Гая Мария да еще к тому же никогда в глаза этого великого гражданина не видевшего. Дополнительное удобство заключалось в том, что он на рассвете обычно уходил в море.
Марсий, длинный, слегка флегматичный, но сообразительный фессалиец, ползком забрался в вонючее логово и осторожно потрепал своего хозяина за плечо.
Марий, не открывая глаз, спросил:
– Что случилось, Марсий? – Он уже издалека услышал легкие шаги раба, в отличие от спящего с ним рядом Публия Вариния, у которого от голода пропало всякое чувство опасности.
– Нашел.
– Что нашел?
– Человека, готового продать нам лодку или, в крайнем случае, переправить нас в Африку.
– Надежный человек?
– Как заговорили о деньгах, сделался надежным.
– Знает, с кем ему придется иметь дело?
– Пока он тебя не видел… но твой облик известен всей Италии.
Сулла сидел в кресле в окружении бесчисленных клиентов, сенаторов, просто любопытствующих людей, которым за большие деньги удалось попасть на представление.
Из гнилых бочек было сколочено некое подобие торгового судна, взад и вперед по палубе прохаживался Марк Карма, одетый в черный хитон и грубые, невыделанные сандалии, – такие носят средней руки торговцы. В руках он держал плеть, на обезьяньем его лице изображалось мрачное и неприступное выражение, что само по себе было забавно и многих заставляло тихонько хихикать.
Из-за старой разросшейся магнолии появился Тигеллин в одежде раба отнюдь не преуспевающего хозяина.
Он сделал вид, что крадется к судну. Оглядевшись, он обратился к хозяину:
О ты, Ветрувий, Нептуна могучего друг,
принес я тебе злополучную плату,
держи же…
Корабел
Заставил себя ты прождать чуть ли не до полудня.
Ужели раздумал пускаться ты в плаванье это?
Раб
Виною всему те наряды, к которым прибегнуть решила
моя госпожа.
Корабел
Госпожа? Но вчера еще речь шла о муже достойном.
Раб
Муж тоже имеется, вон он, в сверкающей тоге.
Появляется артист, играющий роль Публия Вариния, он вывалян в меду и перьях.
Корабел (не моргнув глазом)
Когда муж в одежде разборчив, то, значит,
супруга его одеваться должна как богиня.
Сейчас мы посмотрим на эту красотку из Рима.
Появляется Росций, из всех актеров он комплекцией более всего подходит на роль Мария. Росций одет действительно «роскошно» – в пеплос и столу, но слегка треснувшую на животе и боках. На голове невероятное сооружение из искусственных волос и камыша – намек не место ночевки. Он изо всех сил вихляет бедрами, чтобы показаться поженственнее. Подойдя к корабелу, улыбается ему самым зазывным образом.
В этом месте все гости, и без того катавшиеся по траве и мрамору от хохота, просто завыли.
Корабел
Прекрасна, клянусь я богами любыми.
Еще никогда на борту моего корабля в даль морскую
не приходилось мне мчать столь богоравной матроны.
