В глазах Сульпиция плавал какой-то водянистый ужас.
– Но ты же мне обещал, говорил про верный способ – мол, Сулла взбунтуется против сената, а армия рано или поздно взбунтуется против Суллы!
– Я не только это обещал, но и сам на это надеялся. Очень.
– Так что же делать?
– Во-первых, не поддаваться панике.
– Неважно, видят боги, буду я ей поддаваться или нет, меня все равно прирежут.
Марий кивнул, подтверждая справедливость этих слов.
– Ты как будто этому рад! – взвизгнул хозяин дома.
– Послушай, если мы не будем ничего делать, только рассылать гонцов, которых, по-моему, никто не принимает во внимание, нас точно прирежут, но если мы начнем действовать, бороться изо всех сил…
– Только не рассказывай мне эту глупую сказку про лягушку, которая своими лапами взбила молоко в масло и…
– И все же вылезла из кувшина. Так вот я исхожу из той мысли, что Сулла затеял довольно необычное дело…
– Еще бы.
– Пока у него все идет гладко. Даже слишком гладко. Рано или поздно, я уже произносил сегодня эти слова, у него начнутся неприятности. При столкновении с первым серьезным препятствием.
– Из чего ты собираешься его соорудить, из моих цветников? Или, может, заманим его, как этого ростовщика, в бассейн? Слушай, он, кажется, и правда утонул.
Один из мальчиков помчался проверить, даровал ли Юпитер такое благодеяние городу Риму.
– Ополчение.
– Ополчение?
– Ну да. Я сегодня имел неудовольствие общаться с отпрысками нашей аристократии… Они, конечно, уступают моим африканским ветеранам, но если им как следует объяснить, что драться придется ради спасения даже не кошелька, но своей жизни, они, пожалуй, будут кое на что способны.
Сульпиций неуверенно поморщился, оттолкнул блюдо с едой, впрочем, действительно неаппетитно выглядевшей.
– Ну, что ты говоришь…
– Сражаться придется в городе. На узких улицах, где масса и ярость значат не меньше, чем умение фехтовать или перестраиваться по сигналу центуриона.
В глазах народного трибуна появилась заинтересованность.
– Я уже представляю себе, как мы можем укрепить улицы, ведущие к Эсквилину.
– Почему именно к Эсквилину, а Палатин?
– По всем расчетам, колонны Суллы и Руфа выйдут к Коллинским и Эсквилинским воротам, и, разумеется, Сулла, уверенный, что никакого сопротивления ему здесь не окажут, станет брать город с ходу. Зачем лишний раз подвергать терзаниям мужественные, но столь неустойчивые римские сердца?
– Пожалуй.
– А рабы…
– Да, Марий, да, я уже объявил, что всем, кто явится защищать город, будет дарована свобода, и обещал по сто сестерциев.
– Где ты им велел собираться?
Сульпиций махнул рукой:
– Там, за домом, между службами и конюшнями.
– Идем посмотрим.
– Что посмотрим, Марий, дорогой?
– Сколько их там собралось?
Скуля и ноя, сполз народный избранник со своего ложа, и его рослая, грузная фигура двинулась вслед за бочкообразной фигурой Мария. Выйдя на задворки дома, обогнув целую шеренгу старых фиговых деревьев, хозяин с гостем показались перед тем местом, где должны были толпиться желающие свободы рабы.
С плоского камня, врытого в землю, поднялся высокий нубиец с изуродованной губой. Из-за деревьев вышел осторожный азиат. Самым ценным приобретением новой армии защитников Вечного города следовало, вероятно, считать хромого старика с острой длинной палкой в руках и со странным балахоном на голове.
– Пусть Сулла только сунется, – прокомментировал Марий.
Зато на обратном пути сконфуженного трибуна и расстроенного полководца поджидала маленькая радость. Два завитых мальчика плясали возле бассейна и пели:
– Он утонул, он утонул, он утонул.
Глава шестая
Сулла
88 г. до Р. X.,
666 г. от основания Рима
Сульпиций стоял на ораторской трибуне на форуме и призывал своих сограждан, всех без исключения, без различия происхождения и имущественного положения, идти на стены Вечного города, дабы воспрепятствовать злодею совершить страшное.
Гай Марий стоял на башне возле Эсквилинских ворот и молча смотрел, как растет количество легионеров второго кампанского легиона, собравшихся в небольшой оливковой роще перед тем, как атаковать столицу своего собственного государства.
Или, может быть, это не военный маневр? Может, их наконец посетило сомнение в том, правильно ли они поступают? Ведь на стенах – никого, кроме зевак. Ворота распахнуты.
Входите, если посмеете.
Луций Корнелий Сулла и Квинт Помпей Руф стояли на небольшом мосту через ручей, петлявший вдоль городских стен.
С этого места открывался самый удобный вид на город, который предстояло взять.
– Не видно, чтобы они готовились к защите, – сказал легат Децим, последние дни пребывавший в неважном расположении духа.
– Это уловка, – отвечал Сулла, стараясь высмотреть что-то из-под приставленной ко лбу ладони. – Безусловно, они собрали ополчение и встретят нас на узких улицах, где-нибудь в районе Авентина или Эсквилина.
– Почему именно там?
– А потому, Децим, что именно там наиболее густо расположены дома тех, с кем мы сейчас воюем, тех, чье богатство ты оплачивал собственной кровью.
– Какой хороший день, – сказал Руф.
Действительно, в небе не было ни облачка.
– Боги хотят как следует рассмотреть ту кровавую кашу, которую мы сейчас здесь развезем, – сказал кто-то из офицеров за спиной Суллы, но консул не стал выяснять, кто именно.
– Что ж, – произнес он задумчиво, – Марий не собирается защищать стены, он хочет, чтобы мы без сопротивления нарушили древний обычай. А сам предпочитает сражаться на освященной земле.
Слева и справа продолжался рокот подходящих когорт, он лишь слегка стихал, поскольку легионеры начинали двигаться медленнее.
– Солдаты волнуются, – сказал Руф, поглядев в сторону оливковой рощи: там, справа, запыленные люди с копьями в руках устраивались на привал.
– Они не волнуются, они нервничают оттого, что мы медлим. – Сулла резко повысил голос: – Значки поднять, букцины! Мы атакуем!
И все сразу задвигалось, и исчезла даже тень сомнения, которое, может быть, поселилось в некоторых душах.
– Ты войдешь через Коллинские ворота, Руф, как и договаривались. Впереди пусти велитов и пращников, пусть распугивают сброд. Избегай двигаться по узким улицам, на крышах наверняка устроены засады. Прикажи зажечь факелы.
