– А тебе так и сказали, – усмехнулась Хазова, а Низамова и ее спутник переглянулись.
– Я понял, – надулся Сергей и решил разлить шампанское по фужерам. Хватило только на три. И то не полных.
– Это все? – удивилась Юлька, уставшая успокаивать расстроенную Наумову.
– Так вылилось же.
– Так вторую открой, – скомандовала Хазова и кивнула головой в сторону журнального столика. – Только аккуратно.
– Я аккуратно, – заверил ее Вихарев и бросился исполнять приказание. Так и определилась вторая жертва так и не начавшегося застолья.
Не понимая, почему пробка остается в бутылке, хотя сняты и фольга, и проволока, Сергей склонился над горлышком, дабы рассмотреть, в чем причина столь завидного упрямства запирающего механизма. Не исключено, что взгляд юноши отличался особой гипнотической силой, потому что буквально через пару секунд пробка с громким хлопком вырвалась из бутылки и «впилась» в бровь «факиру».
– А-а-а! – взвизгнула Юлька и бросилась к товарищу. – Серый!
Вихарев на крик Хазовой никак не отреагировал: согнувшись вдвое, он застыл возле журнального столика, закрыв правой рукою глаз. Левая рука намертво вцепилась в горлышко бутылки с не расплескавшимся, между прочим, шампанским.
– Что у вас случилось? – примчались из ванны Ладова и Ленка Наумова.
– Сереге глаз выбило, – мрачно известил их Тюрин и представил себе реакцию вихаревских родителей.
– Серый, покажи, – крутилась возле него Юлька и пыталась оторвать приклеившуюся к лицу руку Вихарева.
– Не покажу, – пробубнил тот и аккуратно поставил бутылку на ковер.
– Покажи, – Хазова чуть не плакала: друг сердечный был застрелен из бутылки шампанского, доставленной в квартиру Ладовой самим мэром города, а по совместительству – ее родным отцом.
– Серега, – в дело вступил Бектимиров. – Ну ладно, чего там у тебя с глазом? Видишь что-нибудь?
– Нет, – помотал головой Вихарев, и по спине у Ладовой пополз холодок.
– Как «нет»?! – напугалась Юлька и с новой силой набросилась на пострадавшего.
– П-пах! – ткнул он ее в живот пальцем и заржал: – Испугалась?
– Идиот, – Хазова залепила ему подзатыльник, и Вихарев отпустил руку. Глаз был цел, рассекло только бровь, но удар был такой внушительной силы, что раздулось все лицо – от внешнего края правой брови до середины щеки.
– Красавец! – чуть не поперхнулась от смеха Гулька.
– Бог шельму метит, – вставила свое слово Ленка Наумова и почувствовала себя отомщенной. И только Василиса произнесла свое традиционное: «Судьба такая!», и суеверно покосилась на портрет бабушки, чьи рубиновые серьги были благополучно возвращены в коробочку с технической ватой и спрятаны в заветную шкатулку с украшениями сомнительной ценности.
Все сегодня шло не так. Вместо оживленной беседы за столом царила скука смертная. И если бы не бедолага Вихарев, наверное, было бы еще скучнее: этот хоть и своеобразно, но веселил присутствующих, заставляя их улыбаться какой-нибудь глупости. Анекдоты сыпались из него как из рога изобилия. Часто фривольные, немыслимые в компании дам, но девчонки ничего, практически не смущались, а местами хохотали до слез. Особенно Гулька. Ее за столом веселила любая глупость. Она, радостная и хмельная только от одного присутствия Бектимирова, наверное, могла бы расхохотаться на похоронах – только палец покажи.
«Совсем с ума сошла!» – мысленно осудила ее Василиса, улыбавшаяся через силу плоским шуткам одноклассника, но прервать этот безудержный поток пошлости не решалась, ибо видела, что никого, кроме нее, это особо не беспокоит. Искренне смеется Юлька Хазова, обычно нетерпимая к любой глупости. Причем не понятно, что ее так расслабило: то ли шампанское, то ли желание любой ценой сегодня оторваться.
Ленка так вообще вихаревские остроты пропускала мимо ушей. Она и не такое в своем пролетарском районе слышала. Гораздо забористей, с матерком.
Пожалуй, так же неуютно, как Василиса, чувствовал себя только Тюрин, но открыто своего неодобрения не выказывал и криво хмыкал в пробивающиеся усы, чтобы не отрываться от коллектива.
– Пацаны! – периодически прерывал свое выступление Вихарев. – Давайте накатим.
– Давайте! – поддерживал его Бектимиров и чокался с ним рюмкой с минералкой.
– Илюха! – Вихарев вскакивал со своего места, обходил стол, обнимал Тюрина за плечи и пытался выпить с ним на брудершафт, правда, плохо представляя, как это на самом деле должно выглядеть.
Пить водку Илье не нравилось, но Сергей точно знал рычаг, на который необходимо нажать, чтобы ему не отказали: «Давай, Илюха. Ты же пацан!»
Вот и приходилось Тюрину соответствовать этому гордому званию.
– Ты ешь-ешь, – оберегала его Наумова, в точности копируя поведение собственной матери. – Закусывай-закусывай…
Она готова была кормить Илью с ложечки, лишь бы чувствовать себя с ним одним целым. Неосведомленность Ленки в том, по какой причине Тюрин оказался в полном одиночестве возле ладовского подъезда с букетом в руках, делало ее в полном смысле слова счастливым человеком. Она свято верила, что и цветы, и смущение – все это посвящается ей. И Наумова умела быть благодарной, поэтому Илье можно было не беспокоиться о своей дальнейшей судьбе хотя бы в течение пяти-шести ближайших часов: не бросит, не забудет, до дома доведет.
– Хочешь яблочко? – Ленка поднесла к тюринским губам потемневшую дольку. Илья отрицательно покачал головой: ему не то чтобы дольку съесть, ему уже и сидеть-то за столом было трудно.
– Илюха, – Вихарев снова, но уже гораздо медленнее, поднялся из-за стола.
– Сядь, – дернула его за рукав Хазова, и тот тут же приземлился на свое место.
– Я быстро, – заплетающимся языком пробормотал Вихарев и, стянув с тарелки веточку петрушки, попытался вставить Юльке в волосы.
– Офигел, что ли?! – хлопнула его по рукам Хазова. – Куда ты лезешь?
– К тебе, – мурлыкнул Сергей и, засунув петрушку в рот, начал жевать.
– Юльк, – позвала ее Наумова. – Не давай ему больше пить. Пусть чего-нибудь поест.
– Я ему не мамка, – отмахнулась Хазова, но к наумовским словам прислушалась и потащила Вихарева на балкон.
– Давай и мы воздухом подышим, – по-матерински предложила бледному Тюрину Ленка. Но тот только отрицательно помотал головой. Любое движение давалось Илье с огромным трудом: мало того что все кружилось перед глазами, еще и накрывало волной тошнотворной мутоты. Потому он и старался сидеть, не шевелясь и не открывая рта, что боялся – его прямо сейчас вырвет.
Догадливая Наумова быстро сориентировалась и все-таки заставила Тюрина подняться, правда, потащила она его не на балкон, а в туалет, где и предложила будущему, как она уже решила, мужу вставить два пальца в рот.
