– Да не об этом ты сейчас им говоришь! – встряла раскачивающаяся на носках сойка, выражая всю степень своего нетерпения. – Шрев направлялся в Шой-ри-Тэйран!
Она еще никогда не бывала в таком лесу.
Бесконечном. Величественном. Тихом. Спокойном. Умиротворяющем.
На Летосе не росли дубы эйвов, столь высокие, что на их ветвях можно было построить целый город. Перед ней были деревья, которые помнили прошлую эпоху.
Здесь властвовала птичья многоголосица и шелест ветвей, словно шумел морской прибой. Бесконечный. Неостановимый. Он был всегда и всегда будет, даже если все люди исчезнут.
Мелодичный звон широкого ручья, то и дело нырявшего под древесные корни, напоминал ей лютню Велины, которую теперь нес Мильвио, забросив музыкальный инструмент за спину.
Они шли вдоль русла, иногда оказываясь возле таинственных проточных озер с темной водой, от которой пахло поздней осенью. Ручей то расширялся, то сужался, ускоряясь, прыгая по камушкам, превращаясь в небольшие бассейны, в которых жила рыба, поднявшаяся сюда от самого Бренна.
Ночью берега расцвечивались редкими огнями светлячков, которые маленькими звездочками рассаживались на папоротниках.
Первую ночь в лесу Шерон запомнила на всю свою жизнь. Спали они в огромном дупле, так похожем на морские гроты, часто встречающиеся на побережье южнее Нимада. Правда, на ее родине подобные места были пронизаны сыростью, холодом и сквозняками, а здесь было даже уютнее, чем в ее большом доме.
На «полу» рос мох, мягкий, точно пуховая перина, и удивительно теплый. С высокого темного потолка свешивались унизанные росою нити, и едва стемнело, как каждая капелька стала бледно светиться.
Тэо, постаравшись не лечь на раненую руку, почти сразу же уснул, а Шерон ворочалась с боку на бок. Мильвио взял лютню, осторожными пальцами коснулся струн, улыбнувшись ей, и указывающая сама не заметила, как уснула под мягкую, певучую мелодию, так похожую на колыбельную. Дуб вторил лютне, тихо скрипел, точно корабль на бурных волнах, каждый раз, когда на его высокую крону налетал ветер. Он пел для нее тихую песню древнего леса.
Ей удалось сделать то, что не получилось у остальных, – разговорить Крейта, упросить указать дорогу в Шой-ри-Тэйран. Она убеждала его, что лучше ждать отца и Бланку в городе эйвов, чем искать их в диколесье. Что один он не справится. А они могут помочь. Но он упрямо твердил, что ему надо уйти.
Лавиани не доверяла мальчишке. И, как оказалось, правильно делала. Он сбежал от них в первую же ночь, когда дежурил Мильвио. Сойка хотела вспылить, отчитать того, но увидела насмешливые глаза южанина и все поняла:
– Шаутт меня раздери! Ты сам отпустил сопляка. Скажи на милость, зачем?
– Затем, что он думает лишь об отце и той женщине. Я не буду насильно волочь кого-то через лес. Он свободный человек.
– Этот свободный человек теперь приведет сюда Шрева!
– Шрев уже и так знает дорогу. Впрочем, как и мы. Не жалей, сиора. Я поступил правильно. Мы не звери, чтобы держать людей в плену. Помощь он от нас получил и расплатился за нее.
– Угу. Если не наврал.
– Не наврал.
– Опять твое чувство, Фламинго?
– Оно меня еще пока ни разу не подводило.
– Ну поглядим.
Путь в город эйвов оказался простым – требовалось лишь идти вверх по течению ручья.
Лавиани нервничала, но не показывала этого. Все время думала о том, что Белые пороги, протяженность бурного потока и труднопреодолимые стены каньона это одно, а Шрев – совсем другое. Мильвио просто не знает, с кем имеет дело, поэтому считает, что у них в запасе больше десяти дней и они сильно опережают возможных преследователей. Но сойка никогда не витала в облаках несбыточных надежд.
Жалела, что дала Шерон уговорить себя. Следовало все бросить и уходить, когда была такая возможность. Увести погоню от друзей и не оглядываться каждую минуту через плечо, ожидая беды.
По несколько раз в день она оставляла группу, возвращалась назад и подолгу лежала в засаде, слушая лес. Но кроме многочисленного зверья и птиц, что жили здесь, никто не попадался ей на глаза.
Прячущийся Шрев чудился ей в каждой тени, и она понимала, что страшится встречи с ним.
Утром, прежде чем снова отправиться в путь, Шерон взялась за очередную перевязку. Тэо терпеливо ждал, когда она размотает тряпицу, слипшуюся от засохшей крови.
– Хм… – Странный тон указывающей заставил его посмотреть на свое запястье.
От раны, нанесенной ему три дня назад и вчера еще слабо кровоточащей, стоило лишь немного напрячь пальцы, остался лишь слабый бледно-розовый шрам.
– Это вроде как ненормально, – тихо произнес акробат.
– Надо же, какая проницательность. – Лавиани заглядывала ему через плечо. – Говорят, пустых убивать – та еще морока. Отруби ему голову, вырастет новая.
– Только давай не будем проверять твое утверждение!
– Конечно. Повременим с этим. Что ты чувствуешь?
Тэо подумал, ответил неохотно:
– Хочу снова проделать в ней дырку.
– Что?! – нахмурилась сойка.
– Мм… Как бы мне объяснить… – Он щелкнул пальцами. – Я не идиот и не собираюсь причинять себе вред, но что-то внутри меня говорит, что если я так сделаю, то онемение, вернувшееся под левую лопатку, станет слабее.
– Так. Забудь об этом, – спокойно сказала ему Шерон. – Что-то внутри меня советует впиться в тебя зубами и полакомиться свежим мясом, но это не я. Это моя магия. У тебя то же самое. Так что никаких ран.
– Верно, – поддержала девушку сойка. – Вдруг в тебе опять проснется пустой, и дырку ты сделаешь не только в себе, но и в нас? Я совсем не хочу находить части своего тела на деревьях.
– Я не собираюсь делать ничего такого. Обещаю.
Мильвио молчал. Но смотрел на Тэо странно. И очень внимательно.
В этот день их путь пролегал по широкой тропе, вьющейся вдоль ручья. Шерон могла поклясться, что она напоминала очень старую дорогу. Такие часто встречались вокруг Нимада, на лугах, где фермеры пасли овец. Пережитки прошлой эпохи, которые появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда, словно бы растворяясь в земле.
Девушка пропустила появление первой плотины. На ней вырос огромный дуб, скрывший под собой постройку. Лишь через какое-то время отметила про себя, что русло ручья раздалось в ширину, он стал более глубоким, а течение медленным.
Следующая плотина, построенная из никому не известного темного камня, очень сильно походящего на древнее дерево, встретилась им к вечеру. За ней начинался канал, в ширину почти десять ярдов, с прозрачной водой.
Дубы образовывали настоящую зеленую аллею, тянущуюся покуда хватало глаз, прячущуюся в таинственной изумрудной дымке.
