Не предавая ничьего доверия, могу набросать общий смысл сказанного: Джорджиана влюбилась в меня с той первой встречи на Лазурном берегу, потому что я «не такой, как все» (я решил не уточнять, какой именно «не такой»). Затем она почувствовала между нами общность душ – там что-то об умерших родителях – и поняла, что хотя у меня много приятелей, только она одна знает «настоящего» Бертрама. И еще много всякого в том же духе, с пожиманием руки и утиранием глаз платочком, но мы не будем на этом задерживаться.
Я, в свою очередь, сообщил ей, что если бы мог каждое утро, просыпаясь, видеть ее лицо рядом с собой на подушке, то поверил бы, что где-то там в небесном тотализаторе мое имя перепутали с чьим-то еще, но не стал бы сообщать об ошибке, а радовался бы дальше, пока меня не разоблачат.
Затем пошли вопросы практические. Прежде всего: согласится ли сэр Генри Хаквуд на брак своей племянницы с человеком, который несколько дней провел под его крышей, выдавая себя за слугу, а после бегал по этой самой крыше, завернувшись в кусок холста?
Джорджиана считала, что сэру Генри важно только одно – сможет ли он сохранить свой обожаемый Мелбери-холл. Ее саму тем временем занимали мелкие подробности нашей будущей жизни.
– Мы можем занять третий этаж. Знаешь, Берти, комната леди Джудит – лучшая в доме, особенно летом. Вид оттуда чудесный.
Я подавил дрожь.
– Никакого кольдкрема и папильоток!
– Разве что лет в семьдесят.
– А мне нравится комната в конце коридора – та, где я сейчас.
– Там пусть будет детская.
– А Вуди с Амелией, наверное, поселятся во втором этаже.
– Ну конечно! Только мне будет нужно часто ездить в Лондон, в редакцию.
– В Беркли-меншенс полно места, – ответил я.
– А как же Дживс?
– Он всегда говорил, что уволится, если я женюсь.
– Попробую его переубедить! – сказала моя невеста.
Потом мы не спеша ехали сквозь летнюю ночь, а когда вернулись в Мелбери-холл, застали какое-то сборище. У крыльца стояло несколько машин, в доме горели все люстры. Мы поднялись по ступенькам к парадной двери.
– Давай сначала я поговорю с дядей Генри, – сказала Джорджиана. – Уведу его в библиотеку.
Оставшись один, я побрел в гостиную. Там продолжался праздник. Преобладали двухшиллинговые зрители, но я увидел и несколько человек со стоячих мест. Бикнелл разносил напитки. Кто-то играл на рояле. Заметив ястребиный нос П. Бичинга, я устремился прямо к нему.
– Привет! – сказал я.
– Вот уж действительно, привет. Берти, во что ты меня опять втравил?
– Притормози, юный Бичинг! В конце концов, хотя сомненье мы и питаем в нем подчас, всеведущее провидение, тра-лам-пам-пам, турум-тум-там…
– Надрызгался?
– Ни капли.
– Я думал, может, тебе тот «Чики-брык» ударил в голову? Бармен его смешивал под моим личным наблюдением, получилось довольно крепко. И с вишенкой. На вкус безобиднейший напиток, а на самом деле…
– Он до меня так и не добрался.
Я и правда совсем позабыл, что Вуди сулился прислать успокоительное.
– Но я же сам его вручил этому, как его, Хоуду и сказал: «Передайте тому ослу, Вустеру».
Мы уставились друга на друга.
– По-моему, Хоуд вряд ли знает, что мое настоящее имя – Вустер.
В проницательном взоре адвоката зажегся огонек.
– Наверное, он передал другому ослу!
– Этрингему?
– Ну да. Вот его и срубило.
Пока мы раздумывали над превратностями судьбы, рядом со мной возникла Джорджиана.
– Милый, – шепнула она мне на ухо, – иди, поговори с дядей Генри. Он в библиотеке.
– Пожелайте мне удачи! – попросил я их обоих.
Значительное количество прошлых помолвок не лучшим образом сказалось на моей репутации; тем более что большинство из них распались, не дойдя до стадии вопроса со стороны будущего тестя: «А скажите-ка, молодой человек, какие у вас виды на будущее?»
Таким образом, за дверью библиотеки меня ждала, как выразился бы Дживс, терра инкогнита.
Сэр Генри Хаквуд стоял перед камином, поставив ногу на каминную решетку. Он уже сменил костюм медника Рыла на зеленую домашнюю куртку.
– А, Вустер. Садитесь, выпейте.
Я исполнил и то, и другое, благо нутро оттоманки щедро делилось своими дарами.
– Неплохо прошел спектакль, правда? – сказал сэр Генри.
– Вполне! Публика осталась довольна.
– Бобби Этрингему очень понравилось.
– Ну еще бы, – ответил я. – Ему так хлопали!
– Он почти ничего не помнит. Пусть наслаждается успехом. Не надо ему рассказывать лишних подробностей.
– Совершенно незачем.
– Так, Вустер…
– Да, сэр Генри?
– Я говорил с племянницей.
– С Джорджианой?
Он строго посмотрел на меня, как бы намекая, что прекрасно знает ее имя.
– Буду с вами откровенен, молодой человек. Вы играете в гольф?
– Я, э-э… Иногда. Не очень хорошо.
– Знаете такой удар, его еще называют «зятем»?
– Нет, – ответил я, а про себя подумал, не слишком ли часто сэр Генри сегодня наведывался к оттоманке.
– Небольшой промах, но все-таки не полная катастрофа. Назвать этот удар «зятем» – тактичный способ сказать «не совсем то, на что мы надеялись».
Последовала пауза. Я старался сообразить, к чему клонит старый гольфист.
Сэр Генри коротко откашлялся.
– Бобби Этрингем хочет занять под свою школу конюшни и ферму. Его поверенный пришлет бумаги на той неделе. Однако это все же не покроет расходов на содержание поместья.
Мы немного поговорили о деликатных финансовых делах. Оказалось, что наследство Джорджианы сравнимо с достоянием Вустеров, и таким образом, если бы я взял на себя оплату самого необходимого до тех пор, пока она не получит доступ к своему капиталу – а это случится через несколько лет… Я выразил всяческую готовность раскрыть чековую книжку и выложить требуемую сумму, начиная с компенсации С. Венаблзу за проигранные деньги.
Сэр Генри, конечно, не пустился в пляс от радости и не подбрасывал вверх шляпу, но покивал и вздохнул с явным облегчением.
– Я изменил завещание, – сказал он под конец. – Поскольку у меня, к великому моему сожалению, нет наследников мужского пола, я оставлю Мелбери-холл Амелии и Джорджиане в совместное владение. Бичинг парень умный и наверняка скоро наденет шелковую мантию
[57]
. Не сомневаюсь, что у него серьезное чувство к Амелии. Эх, рановато ей выходить замуж, но что я могу поделать?
