– Сэр Генри, можно сказать? – спросила миссис Тилмен.
– Конечно, миссис Т., – ответил сэр Генри.
Ему досталась роль Пигвы, плотника.
– Что, если мисс Джорджиана и мисс Амелия поменяются ролями? Пусть мисс Амелия сыграет портного Заморыша, а мисс Джорджиана – королеву фей?
После долгих взаимных уговоров – «Нет-нет, я не могу» и «Ну что ты, сыграй, обязательно» – сэр Генри взял решение на себя и утвердил замену.
– Хорошо, я выучу роль за время обеда, – сказала Джорджиана. – Амби, ты точно не против?
– Нет, я всегда мечтала сыграть Заморыша, – ответила Амелия.
По-моему, чертовски великодушно. Вуди так и раздулся от гордости за нее.
– Берти! – сказала Джорджиана. – Не пора ли вам с мистером Венаблзом репетировать диалог? Может, пойдете в библиотеку?
– Можно и в библиотеку, – согласился я.
– Молодой человек, вот сценарий! – Старина Вишну протянул мне листок. – Но предупреждаю: я люблю импровизировать по ходу выступления.
По дороге в библиотеку я заглянул в листок и увидел следующее: «Слушайте, что скажете о дамском рукодельном кружке?» – «Они весьма остроумны. Так меня и пришпилили».
Я понял, что день будет до-олгим.
До зала собраний прихода Мелбери-кум-Кингстон езды было десять минут. Архитектор явно любил простоту. Кирпичное прямоугольное здание без всяких изысков отделяла от дороги живая изгородь из терновника. Над входной дверью была выложена дата: 1856. Любопытно, кто из почтенных местных жителей раскошелился. Или, может, они собрали деньги по подписке, чтобы отметить окончание Крымской войны. Интересно бы узнать, между прочим, сколько сынов Мелбери-кум-Кингстона сложили свои головы в Севастополе?
До начала спектакля оставалось еще двадцать минут, но пейзане уже начали прибывать, по двое, по трое. Сельские труженики производили впечатление людей, которые знают, чего хотят, и я очень сомневался, что в этот перечень входят эльфы или починщики раздувальных мехов.
Еще днем, подкрепляясь в одиночестве в саду, я приблизительно выучил строчки, которые мне подсунул старший Венаблз. Сейчас я заглянул в листок, зажатый в потной ладошке, и глубоко вздохнул.
– Ну что, Дживс, деваться некуда. Вперед, в долину смертной сени!
Я распахнул дверцу и выбрался из машины. Наш номер с Вишну был во втором отделении, так что я пока устроился в задних рядах, среди самой суровой публики – присмотреться, чего от них можно ожидать. И тут же мне стало ясно, почему многие пришли заранее. В деревенском зале собраний обычно бывает своего рода бар, где продают сидр и бочковое пиво, а здесь так и вовсе был роскошный буфет в полстены. Такого выбора напитков не постыдился бы и какой-нибудь отель в Вест-Энде, а цены достаточно низкие, чтобы усталый селянин медлительной стопою прийти, задумавшись
[56]
, и за добавкой мог. И они шли.
Бодрый дух трудового крестьянства, трубочного дыма и алкоголя понемногу вытеснили преобладавшие поначалу затхлые запахи сырой штукатурки и увядших хризантем. При других обстоятельствах мне и самому могло бы здесь понравиться, не отрицаю. Места по два шиллинга быстро заполнялись местным дворянством. Я с тревогой убедился, что нам с Вишну предстоит выступать перед полным залом. Для воодушевления загрузил в трюм одну за другой две порции крепкого бренди с содовой, а при таких ценах нечего удивляться, что за ними вскоре последовала и третья.
На авансцену перед закрытым занавесом вышел сэр Генри Хаквуд. Зрители на стоячих местах приняли его неплохо, радуясь, что им не грозит нудная речь викария. А когда сэр Генри объявил, что в антракте хозяин «Зайца и гончих» выставит за его счет бочонок пива, раздались приветственные крики. Сэр Генри ушел за кулисы, и занавес поднялся, открыв взорам публики хоровой кружок «Радость Мелбери»: шесть тучных дам в атласных платьях и шестеро их затюканных супругов в котелках. Вид у них был отнюдь не радостный; скорее довольно унылый. Жена викария за пианино, похоже, вообразила, что ей поручено сыграть похоронный марш. Несчастные сопрано тянули и тянули свои верхние ноты, дожидаясь, пока музыка их догонит. Зато балладу о Крэнборн-Чейс хор и аккомпаниаторша исполняли буквально наперегонки. Жена викария то ли решила отыграться за первую часть, то ли просто вспомнила, что забыла снять суп с огня. Пианино примчалось к финишу первым, на полкорпуса обойдя теноров и сопрано.
Следующим номером выступала Сьюзен Чандлер – десятилетная школьница с косичками и в очках с толстыми стеклами. Заложив руки за спину, а ноги поставив на ширину плеч, как часовой, получивший команду «вольно», она угрожающе посмотрела на зрителей и объявила:
– Роберт Браудиг, «Моя бозледняя герзогиня».
Следующие семь-восемь минут выдержать было тяжело, и не только из-за аденоидов милой крошки. Я так и не понял, что хотел сказать старина Браунинг – да и никто, по-моему, не понял. К счастью, малышку Сьюзен не освистали. Хлопали, правда, вяло, но вежливо. Слабый огонек надежды затеплился в вустерской груди.
Фокусы майорова шурина пошли бы на ура в «Розовой сове» на Брюэр-стрит. Репризы, которые он выдавал с пулеметной скоростью, словно были придуманы на каком-нибудь ипподроме в сельской местности, а когда он лихо вытащил пропавшую даму червей из декольте у барменши «Зайца и гончих», зрители на двухшиллинговых местах заметно поморщились. Впрочем, нашлись у брата жены майора Холлоуэя и ценители; публика на стоячих местах явно считала его выступление гвоздем вечера. Да и к лучшему, а то один из цирюльников, чей квартет завершал первое отделение, не явился. Что ни говори, квартет из трех цирюльников не может создать цельного впечатления. Все время кажется, что чего-то не хватает.
В антракте публика рванулась к бочонку с даровым пивом, а я отправился к служебному – или, в просторечии, «черному» – ходу, чтобы присоединиться к другим актерам. Навстречу мне попался Вуди.
– Все в норме, Берти?
– Да, спасибо. А у тебя?
– Полный порядок! Рыло всего-то пару реплик должен произнести. Мы все подбадриваем старину Этрингема.
– И как, успешно?
– Пока не очень. Он сипит, как граммофонная пластинка. А как твои диалоги?
– Убожество.
– Здесь первоклассный бар. Я тебе пришлю «Чики-брык» для настроения.
– Одного, пожалуй, маловато будет.
Пространство за сценой в обычное время служило складом, где хранились всяческие сельскохозяйственные орудия и агрегаты. Джорджиана уже переоделась в костюм Титании. На ней была пачка, если я правильно употребляю это слово. Такая штука с оборочками, в них танцуют в «Лебедином озере». Было еще много тюля, перьев и невероятной длины стройные ножки. Пышную прическу удерживала диадема из поддельных бриллиантов, а темные глаза были густо подведены.
