Признание или непризнание довода «произвольным» зависит,
однако, на практике, в значительной мере от степени нашей требовательности к
нему. В одном случае мы требовательнее, в другом менее требовательны, и это
вполне правильно. Требовательность к доводам должна на практике иметь степени.
Иначе мы впадаем в ошибку «чрезмерного сомнения» или «чрезмерной точности»,
которой соответствует и свой особый софизм. Если начать исследовать
достоверность всякого довода и при всех обстоятельствах с абсолютной точностью,
то не был бы возможен обычный спор, не возможна была бы практическая
деятельность. Оставалось бы повторять мудрость древних философов-скептиков,
которые считали необходимым прилагать мерку абсолютной достоверности и поэтому
во всем сомневаться. Вот образец такого сомнения (в изображении Мольера):
80:
Марфурий: Что вам угодно, господин Сганарель?
Сганарель: Господин доктор, я желал бы посоветоваться с вами
по поводу одного обстоятельства и нарочно сюда за тем пришел.
Марфурий: Прежде всего, г. Сганарель, прошу вас, измените
вашу манеру выражаться. Наша философия требует, чтобы не было высказываемо
вполне решительных предложений, чтобы обо всем говорилось неопределенно и чтобы
суждения были условные, предположительные. И вследствие этого вы не должны
говорить: Я пришел, а мне кажется, что я пришел.
Сганарель: Кажется?
Марфурий: Да.
Сганарель: Черт возьми! Должно оно казаться, коли оно
действительно есть!
Марфурий: Это не вытекает одно из другого; вам может
казаться и без того, чтобы факт существовал на самом деле.
Сганарель: Как! По-вашему, не несомненно, что я сюда пришел?
Марфурий: Это еще вопрос, — и мы должны во всем сомневаться.
Сганарель: Как! меня здесь нет, и вы со мной не говорите?
Марфурий: Мне представляется, что вы здесь, и кажется, что я
с вами говорю, но это не несомненно.
«Вынужденный брак». Перев. Ф. Устрялова.
Ошибка Марфурия в том, что он применяет утонченные
химические весы там, где надо весить на обыкновенных лавочных. Есть известная
степень требовательности к доводу, устанавливаемая логическим тактом человека.
В науке — она одна; в юридической практике — другая; в обычной жизни — третья.
И в этих пределах она зависит главным образом от большей или меньшей важности
для нас спора. Если кто-нибудь спорит с нами из-за гривенника, у нас будет одна
степень требовательности к его доводам; если спор идет из-за двухсот тысяч —
совсем другая. Если спор очень для нас важен, например, от исхода зависит
коренная перемена в нашем мировоззрении, в нашей жизни, в оценке наших трудов,
— требовательность выходит иногда за пределы досягаемости здравым смыслом:
Ты видишь ли?
— Хоть вижу, да не верю.
Софист очень нередко пользуется этой лазейкой для того,
чтобы ускользнуть от поражения в споре. «Не доказано!» «Произвольный довод!»
«Докажи!» «Не верю!» Эти дешевые заявления в искусных руках обращаются в очень
важное средство для отступления.
Но как излишняя требовательность к доводам есть ошибка или
уловка, так и излишняя нетребовательность — тоже ошибка. Нужен именно
логический такт и опыт, чтобы в каждом данном случае найти надлежащую мерку
требовательности.
2. Из всех видов софизмов произвольного довода надо прежде
всего выделить «скрытые произвольные доводы». Суть этой уловки вот в чем.
Обыкновенно при рассуждении, особенно же в спорах, приводятся не все мысли,
нужные для того, чтобы сделать тот или иной вывод. Некоторые из них
«опускаются» и должны подразумеваться сами собою. Например, в рассуждении: «все
люди умирают, умрем и мы» пропущена и сама собою подразумевается мысль
(«посылка» рассуждения) «мы люди». Можно пропустить вместо этой посылки другую.
«Все мы люди, значит, умрем и мы». Здесь будет пропущена и необходимо
подразумевается мысль: «все люди умирают» и т.д.
81:
В устных спорах таких пропускаемых мыслей особенно много. Мы
имеем, однако право пропускать лишь те посылки, которые очевидны. Софист же
делает наоборот. «Софист выпускает то, что не очевидно, и составляет на деле
самую слабую сторону рассуждения, стараясь в то же время отвлечь внимание от
места, где находится ошибка» (Уэтли. Логика, 200). Разберем наиболее
характерный вид этой ошибки — софизм «произвольного названия», скрывающий
довод.
3. Огромную роль в софистической практике играют названия с
пропущенной посылкой, которая оправдывает их. Ведь каждое название тоже должно
быть обосновано. Когда я говорю: «этот офицер известный путешественник», то
само собою подразумевается мысль: «этот человек офицер». Когда я говорю, «такие
проявления анархии, как этот поступок, недопустимы в государстве», то само
собою подразумевается мысль: «этот поступок — проявление анархии». Одним
словом, каждое название подразумевает оправдательную посылку, дающую право на
это название. Эта посылка тоже довод, скрытый довод и очень часто произвольный.
Между тем человечество, по лени мысли и по другим многим причинам, особенно
склонно этого рода скрытых доводов не проверять, а принимать их на веру.
Между тем, принятие названия часто решает все дело. Ведь
приняв его, мы, тем самым, приняли, что предмет, обозначенный им, обладает и
соответственными свойствами.
Рассуждая правильно, мы часто должны бы сперва убедиться,
что в предмете есть эти свойства, а потом уже принять название его. На деле же,
мы сперва принимаем название его, и, основываясь уже на названии, выводим, что
предмет должен иметь те или иные свойства. Получается как бы «перевернутое
доказательство». Этим недостатком обыденного мышления пользуется софист,
стараясь заставить нас сперва принять на веру название предмета; и вместе с
этим «пройдут» незаметно и те свойства предмета, в которых он желает нас
убедить.
