– Чего глазами лупаешь? – раздраженно спросил сторож. – Я
имею в виду, контрольный выстрел тебе не делали? Ох, сколько хорошего народу
этими контрольными выстрелами испортили поганые киллеры – ты и представить себе
не можешь. Хотя у тебя вроде бы все в порядке, – кивнул старик, оглядывая виски
Джейсона. – Видать, прямо в сердце жахнули? Ну, это по-христиански. – Он ловко
перекрестился почти пустой «Гжелкой». – А то придет человек вроде как человек,
но в башке у него пуля застряла. А какой с него прок, когда в башке пуля? Не
помнит ни хрена, поговорить с ним невозможно, даже матюгнуться как следует не
способен. Ну ладно, давай хряпнем по последней, да тебе небось пора уходить.
Тут сегодня одного коммуняку погребать привезут, бывшего третьего секретаря
горкомовского. В Думу, слышь ты, пролез со всей своей коммунистической бригадой
и загордился – спасу нет! Всех вас теперь, говорит, будем отправлять отдыхать
на южные берега Северного Ледовитого океана! С часу на час должен был семью в
Москву перевозить, баба его уже всем подружкам обсказала, какая у них хата на
улице Мосфильмовской, да с зимним, разрази меня гром, садом, а думец-то наш
возьми и поперхнись десятой рюмкою… Большой, рассказывают, был любитель! –
Сторож звонко щелкнул себя по кадыку. – Ну что ж, они, коммуняки, в этом деле
профессионалы. Поднаторели за годы партийного строительства. Так и не выслужил
себе не токмо квартиру с зимним садом, но и могилку на московском кладбище,
какое думцам по ранжиру положено. Вот, упокоится нынче здесь… Ты смотри, держись
от него подальше. У этих коммуняков на языке медок, а под языком ледок.
Впрочем, ежели он поперхнувшийся, то молчаливым должен быть. Ладно, браток,
топай восвояси. Местечко-то свое найдешь? А то ежели ты, к примеру, недавно
упокоившийся, так, может, не обвыкся здесь еще? Не заплутаешься на возвратном
пути? Может, тебя проводить, покуда время еще есть?
Джейсон выронил недоеденную картофелину. Только сейчас до
него дошло, кем счел его словоохотливый кладбищенский страж и за чье, стало
быть, царствие небесное они пили бесподобную «Гжелку».
Он сидел, не в силах исторгнуть и звука, только глядел на
добродушного хозяина растерянным взглядом, как вдруг дверь распахнулась и в
сторожку ввалились три ражих мужика, бряцая остро наточенными лопатами.
– Доброе здоровьичко, Макарыч! – жизнерадостно закричал один
из них. – Квасишь уже, не дождав товарищей? Нехорошо, нехорошо!
– Да я тут… за вечный упокой… – забормотал страж могил,
загораживая спиной окаменевшего Джейсона и делая какое-то странное движение
рукой. – Святое дело…
– Святое! – согласились новоприбывшие. – Нельзя ли нам
присоединиться?
– Да я уже все приел, – забормотал хозяин, – вам без закуски
неспособно будет. Может, чуть погодя? Я еще картохи наварю, а вы пока
поработайте…
Он энергично махал за спиной ладонью, пока Джейсон не
сообразил: да ведь Макарыч сигналит ему – уходи, мол, поскорее!
Страх принялся шарить по телу стылой мохнатой лапой.
Бог ты мой! Что же будет, если эти энергичные мужики, видно
сразу, могильщики, так же ошибутся на его счет, как ошибся Макарыч? Что
станется, коли решатся воротить загулявшего покойничка в его законную могилку?
Против всей этой гвардии с их бритвенно-острыми лопатами Джейсону не выстоять,
и никакое у-шу, никакое карамо-ё не поможет!
Он отклеился от стула и осторожненько, бочком-бочком,
двинулся к выходу из сторожки. Хозяин и могильщики продолжали спорить, когда
выпивать: прямо сейчас или после работы, и гости не обратили на Джейсона
никакого внимания. У него же вдруг мелькнула жуткая мысль, что Макарыч прав:
Джейсон и впрямь превратился в бестелесного призрака, мечущегося по свету в
поисках какой-то призрачной любви.
Надо покончить со всем этим! Забыть о Соне – и чем скорей,
тем лучше. Отыскать эту попутчицу – Келли Рассел с ее агентством, но и это не
обязательно. Мало ли в Австралии русских девушек из семей эмигрантов, коли уж
Джейсону так приспичило жениться именно на русской!
Приобретение «Прощания славянки» станет последней данью
Сониной памяти. И все. И кончать с этим!
Джейсон выскочил за ворота кладбища, не оглядываясь более на
уютно-зеленые заросли над могилками. Листья тихо шуршали под ветром, словно
шептали на разные голоса:
– Джейс-с-сон… Джейс-с-сон… Оглянис-с-сь!..
А вот этого делать нельзя ни в коем случае – он немало
прочел на своем веку русских сказок. Только вперед! Мертвое – мертвым, ну а
живое – живым.
* * *
– Я где-то читала: связь между близнецами настолько
неразрывна и тесна, что они безошибочно чувствуют, когда что-нибудь случается с
братом или сестрой. Я такими вещами всегда интересовалась, как только узнала,
что в Нижнем живет моя сестра-близнец. Якобы даже разлученные, близнецы
влюблялись в похожих людей, обладали одинаковым темпераментом и вкусом, вплоть
до того, что замуж в одно время выходили. У каких-то там американок-близняшек
вообще был потрясающий случай: у одной вдруг начались дикие боли в правом боку,
ну, где аппендицит. Отвезли в больницу – ничего, никаких признаков. А бедняжка
прямо загибается! Ну, как-то сняли приступ, успокоили ее, а на другой день
пришло известие, что ее сестра именно в это время перенесла операцию по поводу
острого аппендицита. Понятно? Близнецы могут ощущать боль друг друга! Но чтобы
раны или травмы одной переходили на тело другой… Как-то слабо верится!
– Стигматы, – с набитым ртом пробормотал Леший. – Или
стигматики? Словом, я читал про раны Христовы, точно такие якобы появляются у
каких-то особо продвинутых верующих. Твоя сестрица, конечно, не Христос, но
насчет непорочности у нее все как надо! – И он принялся вычищать корочкой хлеба
остатки яичницы со сковороды.
