Струмилин выступил вперед, оттеснив Лешего плечом,
всмотрелся в открывшую – и облегченно перевел дух: новой подмены не произошло.
У этой девушки разбита губа – значит, именно ее он унес из пресловутого
дамского клуба. Но какое же бледное, осунувшееся лицо у нее, какие тени залегли
под глазами!
– Соня, моя мама о тебе беспокоится.
Глаза сузились, стали злыми:
– Да? Ну, я бы не стала этого утверждать.
– Что ты! – воскликнул Струмилин. – Она нисколько не
обиделась, когда ты сбежала, она просто… – И вдруг до него дошло: – Ты… ты чего
не стала бы утверждать? Ты не Соня? Ты Лида? Да нет, не может быть! Ну почему
ты так думаешь?
Она отогнула ворот халата, показав тускло-красный след на
шее:
– Вот поэтому.
– Как это? – глупо спросил Струмилин.
– Да так! – Она недобро усмехнулась. – Те отморозки душили в
квартире Евгения Лиду. Лиду, а не Соню! Понял?
– Нет, – честно сказал Струмилин.
– Я тоже не понял, – вылез из-за его спины молчавший доселе
Леший. – Ребята, может, мы войдем и обкашляем ситуацию, сидя за столом? У меня
с самого утра маковой росинки… У тебя пожевать чего-нибудь найдется? Только не
абрикосовый компот!
Лида перевела на него взгляд, потом вдруг слабо усмехнулась:
– Ну ладно, входите. И в самом деле пора поговорить.
* * *
В общем-то, можно было считать, что теперь все в порядке. В
роддоме удалось подсунуть регистраторам Анин паспорт, и в суматохе никто не
обратил внимания ни на несходство фотографий, ни на разницу в возрасте.
Конечно, Аня боялась, что Ирка начнет болтать, уж очень она сделалась после
родов какая-то… не такая, но все обошлось, и вот спустя десять дней – безумно
нервных, изматывающих дней! – Анну Литвинову забрали из роддома муж и сестра.
Две огромные коробки конфет и два огромных букета тяжелых, напоенных осенней
зрелостью гладиолусов были вручены врачу и медсестре, которые выписывали Ирину,
а потом вся компания погрузилась в такси и отправилась на снятую Димой
квартиру.
На лестнице им встретилась соседка. Дима представил ей Аню
как только что выписанную из роддома жену, показал два сверточка с закрытыми
личиками. Женщина поохала, поахала, с нежностью озирая тщедушную фигурку
«молодой мамы» и не обращая ни малейшего внимания на угрюмую Ирину, и Аня от
души похвалила себя за предусмотрительность: на эту квартиру она и носа не
совала, ее здесь никто не знал и не видел, поэтому так лихо удалось соврать.
Неважно, что жить здесь придется месяц-два – ни у кого не должно возникнуть ни
малейшего сомнения в том, что это их, Литвиновых, родные и собственные дочки!
Дима в тот же вечер уехал в Хабаровск: срочно увольняться и
увольнять Аню, оформлять на маму (она в курсе случившегося и поклялась молчать
как рыба!) доверенность для продажи квартиры и прочих формальностей. В далеком
городе Горьком Литвиновых уже ждали, и квартира их ждала – на улице со смешным
названием Ковалиха, и работа Димина в «почтовом ящике».
Словом, Дима уехал, а Аня осталась с детьми. И с Ириной…
Это было ее, Иркино, предложение: все время до отлета в
Горький пробыть с девочками, кормить их материнским молоком, которое, конечно
же, гораздо полезнее взятого на молочной кухне, помогать купать, пеленать и все
такое. Да уж, хлопот с ними с двумя было столько, что худенькая Аня вообще
сделалась как спичка, глаза у нее ввалились, и все чаще приходила в голову
мысль, что с одной-то крошкой не в пример спокойнее… Хотя, строго говоря,
Сонечка все больше спала, пищать начинала, только промокнув, охотно и много
ела, любила купаться и даже – вот честное слово! – застенчивым кхеканьем
предупреждала о своем намерении напачкать в пеленки. Когда Сонечка не спала,
она лежала в кроватке спокойно, только иногда вдруг заводила тихонькое
«ля-ля-ля» да лупала своими большими глазками. Они из молочно-синих постепенно
становились не то голубыми, не то серыми и обрастали загнутыми золотистыми
ресничками.
Если честно, с Лидочкой возни было куда больше: она орала в
ванночке, вякала при кормлении, то и дело срыгивая и давясь, беспокойно спала,
зловредно, втихую какалась и писалась… однако почему-то именно эту маленькую
капризулю с особенной, исступленной, почти истерической нежностью любила Аня,
именно к ней бросалась к первой, чуть заслышав писк просыпающегося младенца, ее
первую показывала патронажной медсестре и врачу. Лидочка – это была ее
настоящая дочь, в то время как Сонечка… Сонечка была всего лишь сестрой Лиды.
Погрузившись в глубины материнской любви, Аня порою даже
забывала об истинной роли Ирины в жизни девочек. Та стала молчалива,
сосредоточена на уходе за крохами и, если честно, обращалась с ними куда ловчее
и непринужденнее, чем «настоящая мать». Аня высокомерно объясняла это тем, что
в какой-то там деревеньке у Ирки осталась целая куча младших братьев и сестер,
которых ей приходилось в свое время нянчить, вот она и приобрела навыки ухода
за младенцами. Словом, все эти три недели, какие Диме пришлось пробыть в
Хабаровске, они жили с Ириной если и не душа в душу, то вполне мирно. Ни та, ни
другая не заводили разговора о деньгах. Как-то само собой разумелось, что Ирина
получит их при полном и окончательном расставании с Литвиновыми.
Конечно, в глубине Аниной души еще тлела прежняя
настороженность. Уж очень привязалась Ирина к девочкам! «Заплатим ей, а в один
прекрасный день я вернусь из магазина – а дома… пусто дома, Ирка улепетнула и с
деньгами, и с дочками! – опасливо думала Аня. – Без денег-то она никуда не
денется!»
И все-таки Аня недооценила эту красотку…
Наконец-то Дима уладил все дела в Хабаровске и позвонил, что
возвращается. Он даже взял билеты на рейс Комсомольск – Хабаровск – Иркутск –
Омск – Горький. Жуть, четыре посадки, но Аня обещала все выдержать. Надеялась,
что выдержат и крохи… Утром Аня поехала на вокзал, решив совместить встречу
любимого мужа с посещением молочной кухни (девочек исподволь приучали к
искусственному питанию). И когда нагруженные вещами Литвиновы ввалились в
узенький коридорчик наемной квартирешки, их встретила странная тишина, почему-то
сразу показавшаяся Ане зловещей.
Казалось бы, что такого? Малышки могли бы спать, Ирка
прикорнуть рядышком, но тишина была особенная, такой тихой могла быть только
пустота, и Аня уже заранее знала, что увидит, что найдет.
Вернее, чего не увидит. Чего не найдет…
