– Да вы ж ее избили, – сказал со странной смесью возмущения,
жалости и… сам не знал, какое еще чувство властно дергало его за нервы, словно
за веревочки. – Ну, сволочи…
– Булка! – снова заорал Семен, вдруг потерявший терпение. –
Булка! Сюда!
Лада Мансуровна тоже резко перестала держать себя в руках,
смотрела с ненавистью, исподлобья, даже вроде бы рукава засучивала…
Ну все, пора уходить. Струмилин, прижимая к себе Лиду,
взбежал по лестнице, плечом отпихнул Ладу в одну сторону, Семена в другую,
пролетел по коридору, сунулся в дверь – и лицом к лицу столкнулся с Витькой, –
тот именно в это мгновение ворвался в дверь, размахивая монтировкой.
– Отбой всем постам, – выдохнул Струмилин. – Давай по газам!
– А где Валюха? – обеспокоился Виктор, и Струмилин,
спохватившись, заорал: – Валюха! На выход!
В ту же секунду с другой стороны лестницы вынырнула Валюха в
расстегнутом халате. Мелькнули белопенные нагие груди, узехонькие розовенькие
трусишки, чудом державшиеся на роскошных бедрах, – и тотчас халат вновь
оказался застегнут на все пуговицы.
– Я готова, – простонала Валюха, томно заводя глаза.
Из-под лестницы послышался топот, и пред очи присутствующих
явился волоокий Булка, придерживающий расстегнутые джинсы.
– Девочка моя, – взвыл он, – малышка! Куда же ты?!
– Я до утра на дежурстве! – выкрикнула Валюха. – Позвони мне
завтра пораньше 36-61-61!
И вылетела на улицу, предварительно вышибив крутым боком на
улицу Витьку с монтировкой и Струмилина с бесчувственной Лидой на руках.
В одно мгновение ока Струмилин вскочил в салон, а Валюха и
Витек – в кабину. «Фольксваген» рванул с места, завывая сиреной, и тут же
затрещал «Курьер»:
– Ребята, передозировка на набережной Федоровского!
Записывайте адрес.
Валюха схватилась за блокнот и фломастер, а Струмилин уложил
Лиду на носилки, потер лоб.
Вот это да! Вот это наворотил делов!
Что ж делать дальше? Куда же теперь девать Лиду? Отвезти ее
на Ковалиху? Но если Мансуровна и Семен снова захотят до нее добраться, они
первым делом рванут к ней домой. К Лешему? На рисовальный диванчик? Ну уж нет…
– Витек, давай ко мне на минуточку заскочим, – перегнулся
Струмилин в кабину, где переводила дух его боевая команда. – Это по пути на
Федоровского.
Валюха обернулась, сияя глазищами:
– Нет, ну ты представляешь? Я забыла спросить, женат он или
нет!
Струмилин мельком улыбнулся, не в силах врубиться, о чем
идет речь.
«Ох, маманя мне сейчас устроит…»
Что характерно, не успела. Он с таким напором ворвался в
квартиру, так проворно свалил Лиду на диванчик в гостиной, так таинственно
шепнул:
– Ее надо спрятать! Вернусь с дежурства – все объясню! – и
так стремительно бросился прочь, что Майя Ивановна просто онемела. И все же
кое-что она смогла вымолвить – выскочив на лестницу и беспомощно простирая руки
к сыну, споро перебиравшего ногами ступеньки:
– Андрей! Ты хоть скажи, как ее зовут!
От этого простого вопроса Струмилин даже споткнулся, даже
вцепился в перила, чтобы не упасть.
– А вот это пусть она сама тебе скажет!
И вылетел из подъезда, шарахнув дверью о косяк.
* * *
За две недели до срока, установленного в консультации,
Литвиновы уехали в Комсомольск. Дима взял отпуск за свой счет по семейным
обстоятельствам, Аня тоже, хотя только начался учебный год. Увольняться пока не
рискнули – мало ли что бывает на свете! Как гласит старинная русская пословица,
детку родить – не ветку сломить.
Дима, у которого было самое горячее время на биостанции (в
сентябре нерестится кета!) и который Комсомольска терпеть не мог (а кто,
интересно, мог, кроме его легендарных первостроителей из романа Кетлинской
«Мужество»?!), канючил, мол, ехать еще рано, вполне можно сняться с места и
через неделю, однако Аня настояла, чтоб не тянуть. От Ирки она по-прежнему
ожидала любой пакости – даже в таком, казалось бы, не зависящем от нее деле,
как начало родов.
Конечно, Аня боялась новой встречи мужа и «инкубатора». Все
это время Дима вел себя безупречно, Ирка тоже больше не капризничала, однако, –
мало ли что!.. Вдруг опять вспыхнет старый пламень?
Но бог миловал: Ирка наконец-то отрастила себе такой
огромный живот, что за ним всего остального, всех этих ручек-ножек-глазок,
просто не разглядеть. И даже лицо у нее сделалось особенное, тоже какое-то
«беременное»: глаза как бы смотрят внутрь, во глубину раздувшегося чрева, и
больше ничего на свете не видят, кроме затаившегося там неведомого существа, а
общее выражение полуиспуганное-полунедовольное: и страшно ей, и томно, и
хочется, чтобы все это поскорее кончилось. Тут уж не до заигрываний с чужим
мужем!
Между прочим, Аня будто в воду глядела. Едва-едва сошли в
Комсомольске с поезда, едва-едва устроились в гостинице, как Ирка преподнесла
сюрприз: принялась щупать свой живот и закатывать глаза. Якобы начались
схватки.
– А говорила, через две недели! – проворчала Аня, яростно
расчесывая только что вымытые волосы (в Хабаровске как отключили в июне горячую
воду, так до сих пор не дают, а у потомков первостроителей вода, как ни
странно, была, вот она и воспользовалась случаем) и сокрушаясь, что придется
выходить на улицу с мокрой головой, а дни уже прохладные, все-таки сентябрь. И
вообще ей казалось, что Ирка, как обычно, подвирает.
– Сидели бы дома, так оно и случилось бы через две недели, а
теперь меня на поезде небось растрясло! – простонала Ирка. – Ой, не могу!
«Скорую» вызывайте!
– Сейчас, ну прямо все бросили и побежали вызывать! –
фыркнула Аня. – Забыла наш план? В гостинице никто ничего не должен знать!
Надевай плащ, пошли.
Ирка послушалась, стеная и причитая. На Димино перевернутое
лицо Аня старалась не смотреть. Чувствовалось, что ее мужу больше всего на
свете хочется сбежать отсюда с максимально возможной скоростью и вернуться
только тогда, когда Аня уже будет держать на руках туго спеленатый живой
сверточек.
– Может, правда вызвать сюда врача? – пролепетал он. – А то
еще родит по дороге.
– Ничего страшного, – хладнокровно сказала Аня. – У нас в
институте была военная кафедра, нас учили роды принимать. Так что не о чем
беспокоиться.
