– Яволь! – Валюха лихорадочно потерла руки. – А ты, часом,
не знаешь, Струмилин, этот мальчик женат?
– Так ты сама и спроси! Витек… – Андрей повернулся к шоферу.
– У тебя часы есть?
– А то!
– Хорошо. Значит, так: Валюха отвлекает красавца, я захожу в
клуб. Ты ждешь пятнадцать минут, и если меня нет, вызываешь подкрепление.
Милицию, «Скорую», пожарную, дежурную МЧС – на твое усмотрение, понял? И идешь
с ними нас отбивать.
– Обижаешь, начальник! – ухмыльнулся Витек, ныряя рукой под
сиденье. – Видишь? Да я тебя одной этой монтировочкой отобью, никакая МЧС не
понадобится!
– Вот уж нет, ты нам потом понадобишься живой и здоровый –
ноги оттуда делать. Короче, подчиняйся приказу.
– Да пожалуйста… – Витек сунул монтировку обратно. –
Приехали. Вон твоя Алексеевская.
– Готовность номер один. Валюха, в атаку!
С этими словами Струмилин выскочил из машины и вдавил палец
в кнопку звонка рядом с черно-золотой вывеской. Подоспевшая Валюха бесцеремонно
отодвинула его себе за спину и расстегнула пуговку на груди.
Дверь открылась. На пороге, поигрывая бицепсами, стоял
«олигофрен».
– «Скорую» вызывали? – поигрывая улыбочкой, спросила Валюха,
расстегивая еще одну пуговку и шагая к охраннику так напористо, что тот
вынужден был попятиться в коридор.
Струмилин прошмыгнул в образовавшееся пространство,
споткнулся на ступеньке лестницы, начинавшейся чуть ли не от порога, сморщился
от резкого запаха краски и, оглянувшись, с изумлением убедился, что ни Валюхи,
ни бывшего боксера в коридоре уже нет.
Фантастика какая-то!
Впрочем, он тут же забыл о них, когда из-за лестницы
вывернулся невзрачный человечек со скучным лицом бухгалтера, а следом –
мужиковатая особа в брючном костюме, стриженная в стиле «Я только что после
тифа».
– Ага, явился! – протянул бухгалтер. – Надо же, и в самом
деле он, собственной персоной. Андрей Струмилин, так я понимаю? Странно…
почему-то я думал, что ваше имя Борис. Или это какой-то код?
– Погоди, не тарахти, Семен, – остановила его мужиковатая
дама – очевидно, это и была упомянутая в газете Лада Мансуровна. – Пройдите
сюда, прошу вас.
Струмилин проследовал за ней в небольшой кабинетик под
лестницей – и невольно присвистнул при виде царившего там разгрома.
«Уж не Миша ли Порываев заглянул сюда выяснить отношения?» –
мелькнула мысль.
– Здорово, правда? – с явным удовольствием осведомилась Лада
Мансуровна. – Что и говорить, ваша Лидочка буйна во хмелю! Вообразите,
ворвалась сюда пьяная в дымину, а может, накурившаяся, начала все
ломать-крушить…
Лада Мансуровна вдруг осеклась, вскинула брови. Андрей
обернулся – и успел поймать досадливую гримасу на лице Семена. Он тыкал пальцем
в наручные часы и пытался остановить свою разболтавшуюся работодательницу.
– Вот именно, – кивнул Струмилин. – Мы расстались с Лидой
минут тридцать назад, и она была трезва как стеклышко. А уж ни о каком
обкурении и речи быть не могло. Напиться где-то, опьянеть, приехать сюда,
устроить такой яростный дебош – на это нужно побольше времени! Не проходит
вариант, Лада Мансуровна. Давайте перейдем сразу к делу.
– К делу! – вспыхнула Лада Мансуровна. – Деловые какие пошли
нынче вымогатели! Лидке не удалось меня до капли выдоить, так ударилась во все
тяжкие? Вы тоже станете теперь условия выставлять? А ведь я не врала насчет
пьяненькой Лидочки. Она и сейчас спит, источая пары алкоголя. И если вызвать
милицию… Но ладно, к делу – так к делу.
И она резко протянула руку ладонью вверх:
– Давайте!
– Уточните, что именно, – сказал Струмилин, опуская руку в
карман.
– Что? Вам же ясно сказали. Снимки и эти, как их, негры.
Негативы!
– Ну да, – кивнул Андрей. – Только… только дело в том, что
ничего этого у меня нет. Да, честно сказать, и не было.
И тотчас кто-то сзади кошкой прыгнул к нему на плечи, повис,
захватывая горло локтем и давя на хрип.
* * *
«Кто такой этот Аверьянов? – не переставая думал Джейсон. –
Сосед? Брат? Кузен?.. Друг?»
Он и сам не понимал, с чего его заклинило на этой мысли.
Почему-то образ загадочного человека, подписавшего телеграмму о Сониной смерти,
беспрестанно витал в сознании. Наверное, у нее были мать, отец, родственники,
подруги – почему вдруг возник какой-то Аверьянов?
Потом Джейсон понял: он просто ревновал к этому человеку. Уж
конечно, Аверьянов близкий Соне человек, если она именно ему доверила тайну
своего несостоявшегося брака, просила известить Джейсона в случае беды.
Наверное, она знала, что умрет… и получается, думала перед смертью о своем
далеком поклоннике? Может быть, страдала от того, что рухнули надежды на
счастливую, богатую жизнь в безмятежной Австралии?
До чего жаль эту бедную русскую девочку, которую обманула
жизнь, просто смертельно жаль! Не раз и не два на глаза Джейсона наворачивались
слезы. «Ну, не судьба!» – пытался утешить он себя. Однако фаталистское смирение
никак не помогало, и дни его, и ночи в больничной палате, с нелепо задранной к
потолку загипсованной ногой, были полны глубокого уныния.
Ужасно удручало то, что ему не суждено оказалось стать
обладателем той особенной красоты, какой поразила его Соня. Наконец-то удалось
понять, в чем ее сила, почему она произвела такое потрясающее впечатление. Эта
красота была какой-то безусловной, вневременной, вернее – всевременной. Не
просто модное, пикантное сочетание носика, глазок, губок, а безусловная
гармония. Она считалась бы красавицей в XIX, XVIII, XV веках. В XI и X, II и I.
А также до нашей эры. В Древней Руси, при дворе всяких Людовиков, в Голливуде…
Всегда и везде! Но не в одних лишь чертах дело, а в этом сиянии, какое
излучалось взглядом, улыбкой, голосом. Лицо, которое красиво всегда, даже в слезах,
даже в гневе и ярости, потому что…
Потому что!
Больше всего Джейсон сейчас жалел, что у него практически
ничего не осталось от Сони. Ну, несколько листочков, исписанных неровным
почерком. Ну, одно фото. Одна кассета. Каждый кадр этой записи он уже знал
наизусть. И, не желая примириться с мыслью о вечной разлуке с пленившим его
существом, бессознательно пытался нащупать что-то еще, искал какие-то неведомые
пути, чтобы продлить, зафиксировать состояние восторга, овладевшее им при одной
только мысли о ней.
