– Да. Мне нужно, чтобы ты как можно скорее, немедленно
приехал в клуб «Ла ви он роз» – это на Алексеевской, как раз напротив рынка, –
и привез… – Лида нервно сглотнула: – Привез те фотографии, помнишь? С негром…
– Чт-то? – тихо, с запинкой спросил Струмилин. – С негром?
– Скажи ему про негативы, про негативы! – сунулась к трубке
Лада Мансуровна, но Лида уже нажала на сброс.
– Про негативы! – закричал и Семен, и Лида угрюмо кивнула:
– Да вы что, не знаете? «Негры» – это и есть негативы, еще
со времен черно-белой фотографии осталось такое название.
– Так что? Приедет он? – нервно комкала свои смуглые, с
отличным маникюром пальцы Лада Мансуровна.
Лида как загипнотизированная ловила взглядом блеск ее колец:
– Не знаю…
Ну в самом деле, откуда ей знать! Она могла только
надеяться… но даже на это уже не осталось сил. Как-то вдруг, волной, нахлынула
страшная слабость, в висках забили молоточки, голова закружилась. Она никогда
не пила столько, стакан самогонки и мужика поздоровее с ног собьет, а она ведь
и так еле держалась. Мелькнуло сожаление: вот сейчас уснет прямо в кресле – и
не узнает, примчится ли ей на выручку странный парень с прищуренными серыми
глазами и русыми волосами, так смешно, по-мальчишески взъерошенными над лбом.
– Не спи, замерзнешь! – донесся до нее злой голос Лады
Мансуровны, и в следующее мгновение Булка выдернул Лиду из кресла. – Хочу тебе
кое-что показать.
Ее выволокли в коридор, но тут же пришлось прижаться к
стене: мимо проехала каталка, на которую горой были навалены неодетые манекены,
вповалку – мужского и женского рода. Лиду замутило: все это почему-то напомнило
ей морг. Как будто трупы развозят после какой-то страшной аварии.
Внезапно из глубины тел послышался глубочайший вздох, словно
один из трупов внезапно очнулся от летаргического сна. Лида невольно
вскрикнула, однако ничего страшного не произошло: просто один манекен,
оказавшийся резиновым, вдруг лопнул и из него с шумом начал выходить воздух.
– Выкинь этого придурка! – рявкнула Лада Мансуровна,
уничтожая взглядом работягу, везущего каталку. Тот кивнул и проворно свернул за
угол коридора.
А Лиду протащили несколько шагов вниз по ступенькам, и Лада
Мансуровна резко распахнула какую-то дверь:
– Полюбуйся!
Запах краски, от чего Лиду мутило, стал сильнее. Широко
открытыми глазами она вглядывалась в просторное помещение с небольшим
возвышением вроде сцены.
Здесь работали несколько человек. Кто-то поспешно сдирал со
стен полосы черных, с золотой искрой, дорогих обоев, кто-то соскребал мастерком
остатки бумаги, выравнивая стену, кто-то размешивал в деревянном ящичке бетон,
кто-то работал кистью.
– Ну как? – злорадно спросила Лада Мансуровна, приближая
лицо к Лидиному лицу. – Не было ничего, нет и не будет! Лопнуло все, поняла?
Пшик – и сдулось, как тот манекен! Впечатляет?
Та только пожала плечами.
Неизвестно почему, это страшно разозлило Ладу Мансуровну. Не
совладав с собой, она коротко взвизгнула – и наотмашь ударила Лиду по лицу.
Как нарочно, Булка, помогавший ей удержаться на ногах,
разжал руки именно в эту минуту. Девушка рухнула на пол и осталась лежать
недвижимо.
Семен с обеспокоенным видом нагнулся над ней, но тотчас
кивнул:
– Ничего страшного. Дрыхнет!
– Ну и пусть валяется. – Лада Мансуровна окинула
пренебрежительным взглядом голубой костюм, на который оседала серая цементная
пыль. – По-моему, ей надо отдохнуть!
* * *
Теперь, справившись с Иркой, нужно привести в чувство Диму –
и это, понимала Аня, будет посложнее. Но на подготовку имелось две недели. Две
недели – чтобы обдумать ситуацию, выработать и тактику, и стратегию, и все
прочее, что полагается в таких случаях!
И вот настал день его возвращения. «Метеор» из Николаевска
прибывал в восемь вечера, и Аня заранее уговорила Нонну сводить Ирку сегодня в
кино, вернее, свозить – аж в Южный микрорайон. В тамошнем кинотеатре как раз
показывали «И дождь смывает все следы» – любимый Иркин фильм. Чушь чушайшая, но
эта барачная девица обожала смотреть на заграничные роскошные интерьеры.
Вернуться Нонна с их подопечной должны только около десяти.
И это хорошо. Ане не хотелось рисковать: вдруг Дима, ошалев от любви, сразу
побежит проведывать Ирину. А так понюхает пробой – и воротится домой.
Конечно, она могла бы встретить его на пристани и за ручку
приволочь в супружескую постель. Однако это шло вразрез с ее генеральным
планом, поэтому Аня заставила себя остаться дома, считая минуты и уповая лишь
на то, что Дима, который, как многие невзрачные люди, весьма франтоватый, не
позволит себе появиться перед Ириной в старенькой энцефалитке, несвежей рубашке
и потертых брюках, заправленных в кирзачи, а потому для начала завалится домой.
Он и завалился – чтобы обнаружить жену в постели, но не призывно раскинувшуюся,
а бледную и слабую. Запах валерьянки, стоявший в комнате, мог бы свести с ума
всех окрестных котов, и Дима, конечно, испугался.
– Что случилось, Анечка? – закричал он, елозя ногой об ногу
и пытаясь скинуть кирзачи.
Аня залилась слезами. Ей никогда не стоило труда заплакать,
ну а теперь, когда нервы сделались как истертые веревки, слезы вообще лились
рекой.
Дима кинулся ее успокаивать. Способ успокоения был отработан
всей их долголетней семейной жизнью, очень приятный способ, и Аня не стала от
него отказываться, тем более что запах дыма, костра, тайги всегда чрезвычайно
возбуждал ее. Ну а Дима две недели предавался вынужденному воздержанию, и
совершенно неважно, чей образ маячил перед его зажмуренными глазами, пока он
исступленно любился с родной женой.
В конце концов, утомленно прильнув щекой к груди мужа,
Анечка шепотом открыла ему постыдную причину своего недомогания и слез.
Оказывается, Ирина сразу после отъезда Димы закатила Ане
страшную сцену. Она, дескать, все обдумала – и решила расторгнуть их договор.
– То есть? – спросил Дима мгновенно охрипшим голосом, и рука
его, обнимавшая Анино голое плечо, дрогнула.
