Потом уставилась на Аню, и просто-таки видно было, как
крутятся колесики у нее в голове. Но вот Ирина тихо, затаенно усмехнулась и
подошла к телефону. Накрутила номер, исподлобья, со мстительной ухмылочкой
поглядывая на Аню, и сказала – нет, пропела – голосом Лючии де Ламермур:
– Пригласите, пожалуйста, Дмитрия Ивановича Богданова. – И
вот тут-то Лючия дала явного петуха: – В командировке?.. А когда вернется?
Через две недели?! Ой!..
Аня с трудом перевела дыхание. Ого, как защемило в груди,
когда Ирка вот так, запросто, не заглядывая в записную книжку, на память
набрала Димин номер! Значит, она звонила ему? И часто звонила, наверное! О
господи… а вдруг уже поздно? Вдруг они уже все решили между собой и ночные
Димины ласки – не более чем прощание с брошенной женой?!
Но испуганно заметавшиеся Иркины глаза вернули ей бодрость.
Удалось очень натурально усмехнуться:
– Ты проверяла меня? Ну, глупенькая, зачем же врать в таких
серьезных делах? Так что, Ира… Оставь себе все вещи, которые я шила, а этот
халатик – мой прощальный подарок. Ну и еще – вот.
Она вынула из кармана заранее приготовленные пятьдесят рублей.
– Извини, у меня больше нет. Все деньги у нас на книжке, но
теперь ведь нет смысла их снимать, правда? Ну, счастливо тебе. До свидания.
И только теперь, когда Аня уже встала, чтобы удалиться, до
Ирки наконец-то начало доходить: надо что-то делать!
– Погодите! – взвизгнула она. – Но ведь мы же
договаривались… мы же подписывали договор! Вы же хотели ребенка!
– Ира, ты разве не слышала, о чем я тут все время говорила?
– удивилась Аня. – Ребенок такой матери нам не нужен.
– Но договор! – повторила Ирина. – Дима… ваш муж ведь
говорил, что этот документ будет иметь значение в любом суде!
«Ди-ма? Какой он тебе Дима?! Ах ты…»
– Ирина, не смеши меня, – сказала Аня чуточку устало, вновь
опускаясь в кресло. – Ну кто примет всерьез такой документ? Это же
самодеятельность чистой воды, которая не налагает на стороны никаких, абсолютно
никаких обязательств, кроме чисто моральных. (Эх-эх, какое оружие она дала в
этот момент в руки Ирины! Смертельное оружие! Но свою ошибку Аня смогла оценить
только через год – а расплачивалась за нее потом всю жизнь, до самой смерти.) –
Если ты оказалась несостоятельна как партнер – что прикажешь делать? Винить надо
только себя, больше некого. Конечно, если бы ты вела себя как подобает, мы бы
никогда…
Ба-бах! Тяжелое тело рухнуло перед Аней на пол, и из паласа
взвилось небольшое облачко пыли. Да, Нонна отродясь не отличалась особенной
чистоплотностью, а если она надеялась, что теперь убираться станет Ирка, в знак
признательности, так сказать, то ведь на этой корове где сядешь, там и слезешь!
Потребовалось несколько секунд, чтобы понять: Ирка не
плюхнулась в очередной обморок, а просто упала перед Аней на колени, красиво
простирая к ней красивые руки с красивыми пальцами, и залилась поразительно
красивыми слезами.
С ее красивых губ срывались бессвязные слова, из которых
кое-как удалось понять, что Дмитрий Иванович и милая, дорогая Анечка Васильевна
ее не так поняли, что она ничего такого не хотела… даже не имела в виду, а в
обморок упала по глупости (честное слово, Ирка так и сказала!), но больше
никогда-никогда… И если она вела себя чуточку распущенно, то лишь потому, что
очень привязалась к милым, дорогим Дмитрию Ивановичу и особенно к Аннушке
Васильевне, ну прямо как к родственникам, а ведь с родственниками всегда ведут
себя свободно, без церемоний. Но с этой минуты… Никогда, никогда… только не
бросайте ее, только не бросайте, а ребенка она родит замечательного, Анюточка
Васильевна еще будет гордиться им, а ведь если они бросят Ирину, то что ей
останется? Только утопиться! Или повеситься. Но она клянется, она клянется всем
на свете, что будет вести себя, как монашка в монастыре!
Аня, незадолго до этого перечитывавшая «Монахиню» Дидро,
могла бы кое-что сказать на сей счет, однако промолчала. Ведь она добилась
именно того, чего хотела! И после двух или трех литров Иркиных слез обронила
наконец сквозь зубы, что попытается убедить Дмитрия Ивановича изменить
непреклонное решение. Но до разговора с ним она ни за что не может ручаться!
* * *
– Лифта, конечно, нет? – спросила Валюха, проворно
выскакивая из машины с чемоданчиком в руке.
Струмилин, уже подходивший к подъезду, запнулся. Вообще-то
он намеревался встретиться с Лидой один на один. Впрочем, неизвестно, в каком
она там состоянии. Может быть, ее уже надо спасать. Не исключено, что все эти
полдня, минувшие с того времени, как Леший привез ее домой, она только и
делала, что ела абрикосовый компот с косточками… с амигдалином!
– Зато есть кодовый замок! – сказала Валюха сердито. – А код
ты знаешь?
Код? Не знал он никакого кода. Леший не позаботился сообщить
такую мелочь, а самому Струмилину и в голову не пришло спросить.
– Удивляюсь я людям – на что деньги тратят? – сердито
сказала Валюха. – Ну была бы дверь как дверь, а ведь ее соплей перешибешь, так
нет же – кодовый замок на ней. Прямо как у нормальных! – И она раздраженно
стукнула кулаком по сложному замочному сооружению, и в самом деле смотревшемуся
нелепо на простенькой двери «хрущевки».
Раздался щелчок, и дверь открылась.
– Какой этаж? – Валюха уже в подъезде. – Какая квартира?
– Сороковая, – Струмилин едва поспевал за ней. – Да погоди
ты!..
Но Валюху уже не остановить. Что бы она ни делала, она
делала с напором: промывала желудки, сбивала кодовые замки, поднималась по
лестницам… Струмилин был еще где-то между третьим и четвертым этажами, а с
пятого – квартира сорок оказалась именно там – уже неслись трели звонка, потом
раздался щелчок замка и зычный голос Валюхи:
– «Скорую» вызывали?
И еще один голос – тихий-тихий, но при звуке его Струмилин
сразу сбился с ноги:
– Нет…
– Как нет? – Валюха обернулась с неостывшим боевым задором:
– Андрей, ты ничего не напутал?
– Погоди ты, – задыхаясь, проговорил Струмилин, спотыкаясь
на последней ступеньке и чуть не падая на половичок перед приоткрытой дверью. –
Лида, тут такое дело… Меня Леший прислал.
