Он тоже осунулся, и его смешное курносое лицо сделалось
вовсе неприглядным. Но никогда он не был Ане милее, никогда, чудилось, она не
любила его сильнее, чем в эти мучительные месяцы, пока они «ждали ребенка». Да
и он был подчеркнуто внимателен и нежен с ней, днем они то и дело
перезванивались, а уж ночами Дима набрасывался на жену, как в самые первые,
самые золотые месяцы их романа, когда оба готовы были предаваться любви чуть ли
не в подъездах, чуть ли не на клумбах, потому что не хватало терпения дойти до дома,
до приличной постели. Почти так же было и теперь… вот именно, почти, потому что
если тогда, давно, он тянулся только к Ане, хотел именно ее, то теперь, обнимая
жену, он видел другую женщину и, отчаянно зажмурясь, целовал другую, и
задыхался от наслаждения в объятиях другой, и ей шептал о своей любви, хотя
ладонь его в это время гладила растрепанные Анины волосы, именно Аня вжималась
своим худеньким телом в его тело, именно Аня присутствовала рядом всей душой.
А его душа в это время находилась далеко. Его душа была
рядом с Ириной…
Во время их ночных прогулок, идя между мужем и Иркой, Аня
просто-таки физически ощущала, что испытывает проводник, оказавшийся меж двух
заряженных током пластин. Смешнее всего, что давным-давно, в школе, на
выпускном экзамене по физике, которую Аня ненавидела, у нее оказался именно
этот вопрос – о проводниках электрического тока, и двойку Ане тогда не влепили
только потому, что это был последний, самый последний экзамен, и как-то
неудобно показалось ставить двойку хорошей девочке, если у нее все предыдущие
отметки – четверки и пятерки. Тогда она получила хиленькую троечку, но окажись
Аня на том экзамене сейчас, она много чего могла бы порассказать о свойствах
проводников. Прежде всего – что плохо ему, бедному. Очень плохо! Даже если он
способен на заземление в виде чувства юмора.
Все это происходило в 1973 году, то есть Великая русская
сексуальная революция, когда Россия превратилась в один большой, постоянно
действующий публичный дом, еще не разразилась, однако знаменитое утверждение:
«У нас секса нет!» – все же было далеко от истины. Вот Аня, к примеру,
постоянно размышляла о сексе.
Какой дурак придумал, что беременная женщина теряет свою
притягательность для мужчин? Может, какая-то абстрактная, гипотетическая
женщина и теряет, но Ирка ее с каждым днем приобретала. Все больше и больше.
Хотя вроде бы – куда уж больше-то?
Что характерно, живота у нее практически не было видно.
Тоненькая и стройная раньше, она просто равномерно полнела: наливалась
великолепная грудь, роскошными стали бедра, а что талия расплылась, – так у
кого она нынче есть, талия-то? К тому же Анино рукоделье помогало скрывать
живот. Аня и в самом деле отлично шила – пока родители ее не впихнули
практически силком на филфак, – мечтала стать театральной портнихой. Именно
театральной, чтобы из Золушек делать принцесс, как та добрая Фея. Только у Феи
волшебная палочка, а у Ани была бы волшебная иголочка. Ну вот ей и представился
случай осуществить свои мечты на практике.
Другое дело, что сейчас она эти мечты в гробу видела…
желательно рядом с Ириной.
* * *
– Так я не понял, деньги-то тебе в конце концов вернули или
нет? – с живейшим интересом спросил Веня Белинский.
Замечательный все-таки парень этот Веня! Ни слова упрека
Струмилину, когда тот появился, весь встрепанный, опоздав на дежурство чуть ли
не на час. А ведь Вене в случае его неявки грозили вторые сутки на вызовах!
Хлопнул приятеля по плечу, бросил с ухмылкой:
– Мамане позвони, она уже тут телефон оборвала. – И все.
Человек!
Струмилин сразу накрутил домашний номер, кляня себя, что за
все утро ни разу не вспомнил: мама-то ждала его еще вчера! И если Валерка забыл
ее предупредить, что Андрей едет поездом и вернется только наутро, сейчас он
много чего услышит!
– Ма, привет, я в порядке, – буркнул он. – Тебе Валерка не
звонил, что ли?
– Нет.
Это слово напоминало кубик льда, которым мама ежеутренне
обтирала лицо – в косметических целях.
– А Пирог? – поинтересовался на всякий случай Струмилин,
хотя прекрасно знал: у Пирога и телефона-то нет, вся надежда возлагалась на
Валерку, а он, гад…
– Никто мне не звонил, – обиженно сказала мама и вдруг
спросила громким оживленным шепотом: – Ты провел ночь у девушки?
Струмилин мученически завел глаза. Желание его матери как
можно скорее сделаться чьей-нибудь свекровью порою становилось просто неприличным.
Причем она отнюдь не отличалась ханжеством и вещи называла своими именами. И
это немало смущало ее взрослого сына – «девственника-переростка», как она его
ласково называла.
Насчет девственника – это она напрасно, конечно, а вот про
переростка – святая истина.
– Да брось ты, – неуклюже сказал он. – Маньячкой
становишься. Какие девушки, их небось и нету уже на свете. Просто сломался
«Москвич», пришлось поставить его в сервис, ну а сам я вернулся на поезде.
Просил Валерку успокоить тебя, так он, гад…
– В сервис?! – взвизгнула мама, и Струмилин, поморщившись,
отодвинул трубку от уха. – Да лучше бы на свалку ее выкинуть, рухлядь эту, еще
деньги на нее тратить!
– Выкинем, выкинем, – успокоил ее сын, вспоминая
раздавленный капот. – Только не сейчас, ладно? Ну, пока, да? У меня тут вызов.
– Ом-манывать нехорошо, – пробормотал Веня, притулившийся
тут же, на краешке стола, и с пристальным вниманием разглядывавший приятеля. –
Вызовов пока нету. Слушай, видок же у тебя…
Сам же Веня выглядел отлично: был свеж, блестел
свежевыбритыми щеками и благоухал кофеем вперемешку с туалетной водой. Похоже,
нынче ему повезло: дежурство выдалось непыльное, удалось покемарить на
раскладушке в одном из многочисленных закутков второго этажа, принять душ, даже
кофейку глотнуть. Домой спешить смысла нет – Венина жена еще не вернулась из
деревни, где отдыхала все лето с детьми, – поэтому он и сидел на краешке
обшарпанного стола, поглядывал на Струмилина яркими карими глазами и нарочно
хмурил свои и без того грозные брови.
– Провел, значит, ночь у девушки? – вдруг вопросил он
громким, страшным шепотом – и успел-таки сорваться со стола, прежде чем
Струмилин достал его кулаком.
Чертов Венька! И чертов телефон, у него так резонирует
трубка!
– Ничего, ты у меня еще получишь! – без особой злобы буркнул
Струмилин. – А вода горячая есть?
